Шилпа Агарвал - Призрак бомбея

— Нет, мама, — ответил Нимиш, вместе с братьями втаскивая в комнату толстый матрас. — Такси, наверное.

— Ступай, — Маджи показала Гулу на дверь. Она договорилась с Бомбейской больницей. — Там подлечат твой палец.

— Маджи, — Гулу чувствовал, как пульсирует уже вся рука, — я должен остаться. А то вдруг… она вернется?

— Кто? — спросила Савита.

Маджи глянула на невестку и тяжело вздохнула.

— Авни, — наконец ответила она еле слышно.

Савита уронила стакан:

— Она возвратилась?

— Да.

Кунтал открыла рот и чуть было не кинулась к дверям, чтобы убедиться самой. Она помнила последний разговор с Авни — в то утро Кунтал вызвалась искупать младенца. Они даже поссорились. Кунтал помнила злобный, скрипучий голос Авни, напоминавший песчаные пляжи ее молодости.

— Зачем она вернулась? — спросила Савита.

С улицы донесся еще один раздраженный сигнал.

— Иди же, — приказала Маджи, взмахом руки отсылая Гулу.

— Она хочет убить всех моих детей!

Савита уже рыдала, в памяти всплыло, как умело и терпеливо обращалась Авни со всеми тремя мальчиками, особенно с малышом Туфа-ном, хотя его мучительные колики сводили ее с ума. Но потом Савита завела обычай: каждый месяц повязывала на руки мальчиков латунные амулеты, дабы защитить их от влияния Авни. «Если бы другая айя управлялась с мальчиками так же хорошо, как она, — пожаловалась Савита Кунтал, прикрыв дверь своей комнаты, — я взяла бы ее на работу не раздумывая. Вот бы найти такую же простую девчушку, как ты…»

Дхир и Туфан съежились под ватным одеялом. Нимиш обнял мать и подвел ее к стулу:

— Она больше не может нам навредить, мама.

— Она ведьма! — плакала Савита. — Разве ты не знаешь, что ведьмы забирают трупики младенцев? Ведь груднички не различают добро и зло. Она убила мою девочку и заставляет ее творить дурные дела!

— Перестань, мама! — Нимиш прижат к себе мать. — Прошу тебя!

— Все складывается.

— Айя вернулась, а моя дорогая деточка явилась привидением, — причитала Савита.

Ночную тишину вновь прорезал сигнал.

— Ну иди же! — снова распорядилась Маджи.

— Никакая она не ведьма, — тихо сказал Гулу в дверях, а затем скрылся за стеной дождя.

На миг все смолкли: эта злосчастная ночь уже выманила из дома троих. Оставшиеся домочадцы сгрудились, словно боясь тоже исчезнуть.

— Маджи, — наконец заговорил Нимиш, пытаясь скрыть волнение. — Скажи, что сталось с айей?

Маджи стиснула челюсти, не желая ворошить прошлое — тот день, когда утонул младенец.

— Расскажите нам! — подхватила Савита.

— Я прогнала ее.

— Прогнала? — недоверчиво переспросил Нимиш.

— Вы же сказали, что она в тюрьме! — завопила Савита.

— В тот день случилась ужасная беда, — ответила Маджи усталым, бесцветным голосом. — Но не могла же я отправить девушку за решетку.

— И вы сейчас так спокойно об этом говорите? — Савита дерзко наставила на Маджи палец, а затем принялась набирать номер на телефоне. — Если б она сидела в тюрьме, никто бы не забрал Мизинчика.

Удар угодил прямо в цель.

— Положи трубку! — 1олос Маджи дрогнул на последнем слове — единственный признак, что слова Савиты ее задели.

Но та не собиралась сдаваться.

— Инспектора Паскаля, пожалуйста, — произнесла она в трубку.

— Савита! — В бешенстве Маджи попыталась придвинуть к ней свое гигантское тело.

— Передайте ему, когда придет, — невозмутимо продолжила Савита ясным и четким голосом, — что имя злоумышленницы — Авни Чачар. Она родом из рыбацкой деревни Колаба и работала у нас айей тринадцать…

Маджи нажала белую пластмассовую кнопку, вырвала трубку из рук Савиты и так свирепо глянула на невестку, что той осталось только уступить.

— Ему нельзя доверять, — прошипела Маджи и принялась набирать номер жреца.

Когда из-за боли Маджи не могла пойти в храм, она звонила жрецу по прямой линии: маленькое вознаграждение за многолетнее щедрое благочестие.

Пошли длинные гудки. Маджи молча считала: семнадцать, восемнадцать, девятнадцать… Она решила не класть трубку, пока не ответят. Наконец раздался щелчок, и сердитый голос проворчал:

— Пандит-дяш.

Даже разбуженный среди ночи, жрец тотчас узнал низкий голос Маджи. Он обслуживал клиентуру, жившую на Малабарском холме — в самом престижном районе города. О благосостоянии жреца можно было судить по тройным жировым складкам, что свешивались через край дхоти, их сдерживала только священная нить, перетягивавшая грудь. Пандит-дяш негромко выругался, а затем энергично почесал свободной рукой лысину — чтобы кровь прилила к голове и развязался язык.