Шилпа Агарвал - Призрак бомбея

— Ну, значит, по второй, — ухмыльнулся Хари. — По рыбачке.

— В молодости я был очень красивый, брат. Все люди говорили: «Тебе в кино бы сниматься, Гулу». Вот так прямо и говорили. Если б я только попробовал, может, моя судьба сложилась бы иначе.

— Против судьбы не попрешь. — Хари вытащил пачку биди [95] Биди — скрученный лист дешевого табака, перевязанный цветной ниткой. , завернутых в газету, и прикурил одну.

— Неужели у нее судьба такая: устроиться в бунгало, влюбить меня в себя, а потом пропасть бесследно? — спросил Гулу, наморщив лоб.

Хотя обоих наняла Маджи, миры их редко соприкасались. Айя жила и работала в доме, а Гулу — на улице. Все эти годы они поддерживали связь лишь одним способом: каждое утро Гулу покупал красновато-оранжевую календулу, которую айя прикалывала к волосам. Тысяча цветов — как тысяча признаний в любви.

— Будто пламя, яр.

— Я собирался на ней жениться, брат. Копил деньги. Говорил себе: вот еще полгода, пять месяцев, четыре… А потом…

Гулу вспомнил низкий голос Маджи и ее срочное требование: «Отвези на вокзал и отдай эти деньги».

— По дороге я сначала думал лишь об одном: «Наконец-то мы наедине!» Я так давно просил бога Ганешу об этом одолжении. Хотелось просто попросить ее руки! Я понимал: что-то случилось и ее уволили, но не хотелось расспрашивать. Пока молчал, все оставалось по-прежнему. Ну, типа антракта в кино…

Хари что-то проворчал, затем отломил кусок жирного поджаренного хлеба и обмакнул его в тарелку с обжигающей бобовой похлебкой.

— Потом, когда уже доехали до вокзала, она призналась, что утонул ребенок. Я не знал, что думать, что говорить. Даже не помню, как добрались до Виктории. У меня сердце разрывалось от горя. Хотелось вернуться на день назад — перемотать пленку, как в фильме…

Галу засунул в рот ломоть хлеба и вспомнил ее глаза. Они были красные — как у богини Кали [96] Кали — яростная ипостась богини Парвати, темная Шакти и разрушительный аспект Шивы. Богиня-мать Кали разрушает невежество и поддерживает мировой порядок. Изображается в виде худой четырехрукой длинноволосой женщины с голубой кожей. .

— Все покраснело, и я вдруг испугался: меня засасывал ее рот с красным языком, опутывали ее кровавые слова. «О, Разрушительница Вселенной! Ты погубила жизнь ребенка, лишила покоя семью, загубила мою жизнь!» — закричал я на нее.

— Она ж не нарочно, яр, — сказал Хари и откусил еще. Он уже много раз слышал эту историю, но терпеливо, по-дружески внимал Гулу.

— Когда она открыла дверцу, с плеча соскользнула паллу. Краснота прошла, и она снова стала моей — моей возлюбленной. Меня затошнило, голова закружилась. Я больше ничего не понимал. «Не уходи!» — закричал я. А она вырвала из волос календулу и побежала. Я бросился за ней, но она исчезла. Словно богиня Бхумдеви разверзла землю и поглотила ее…

У Гулу хлынули слезы. Он вытер глаза грязным носовым платком и смачно высморкался.

— Я бился о руль головой, бился до крови — снова и снова…

И когда у него застучало в окровавленных висках, Гулу обернулся и увидел календулу — яркое оранжевое пятно на черном заднем сиденье.

— Ни одна баба не стоит таких страданий, — сказал Хари, громко рыгнув.

Гулу прикурил биди и, глубоко затянувшись, кивнул.

А сам вспомнил цветок календулы, который он любовно вставил между газетными страницами и спрятал под койкой. Гулу безумно любил ее и в ту же ночь совершил невообразимый, неописуемый поступок — лишь бы вернуть ее. Он так сильно тосковал по ней, что на сердце остались рубцы. По ночам, перед тем как уснуть, он молился лишь об одном — повидаться с ней хоть разок.

— Боже милостивый, — заканчивал он свою мольбу, — тогда мне и помирать будет не страшно.

Но Гулу не знал и никогда не узнает, что она-то не любила его.

Ну вот ни капельки.

Ведь еще раньше она отдала свое сердце другому человеку в бунгало.

Джагиндер вел «амбассадор» по темным улицам, что изредка освещались всполохами в небе. Жена, мать и бунгало все больше отдалялись, и на душе становилось спокойнее. Питейные заведения усеивали все бомбейское побережье, как минимум одно угнездилось в каждой христианской рыбачьей деревушке — Махиме, Бандре, Пали-хилле, Андхери, даже Версове. Он обследовал эти адды [97] Адда — индийское питейное заведение. в глухую ночную пору, пока Савита спала, и прятал свой стыд под покровом темноты. Джагиндер радовался, что отец не дожил до этого позора и не видел, как низко пал его сын.