Алексей Недлинский - Поселение

- Да ну, я не умею с продолжением.

- А Элю-то нет, Виталя? - уже катим дальше.

- Нет. У нее роман с Макокиным - честный парень, не Казанова.

В Вишерогорске - чайку с горячей буханочкой, грузим лотки, набиваемся в кабину.

- Начальник, автобус-то будет завтра? - тетя Тася у меня (завтра суббота, рейсовый день в город).

- Как штык. Кальтя до двух сегодня ковырялся, сказал - порядок.

- Слава Богу. Отцу рубашку надо ("отец" - это она мужа так), вчера, дурак, в новой на смену поехал.

Муж у Таси бульдозерист, дороги расчищает.

- А я своему свитер хочу... Тася, ты видела прошлый раз кофточки давали немецкие? Я жалею так, не взяла. Может, остались?

- А, мой размер все равно не был. Они на толстых не выпускают, - тетя Тася колышется в хохотке, через Ирку волна доходит до меня, и я, притиснутый к дверце 157-го < зилка> , беззвучно рыдаю от восторга, что есть на земле, живут рядом с нами такие чудные, дивные, теплые существа - и нам не дано их понять.

Виталя! Я не знаю, чего им надо! А нам чего не хватает? Занимаемся разной херней: городим государства, разваливаем, воюем, строим тюрьмы, сами в них сидим и сами себя стережем... Мужики, положа руку, - это наш мир! Давайте хоть баб не сажать, амнистируем их навсегда. Они слабые, вон, перед Виталиком даже устоять не могут. Ну, змеи, ну, стервы - есть же другие способы. Выдрать, там, всенародно, заставить месяц в отечественном ходить - но не в тюрьмы же наши, не в зоны! Нельзя, мужики, кто ж мы есть.

В столыпине на подъезде к Вологде нас уплотнили, освободили клетку, и вот, слышим, на остановке - подсаживают: визги, мат-перемат - бабонек! Эх, веселье пошло! Первый бал Наташи Ростовой! Разгорячились все, ожили, перекрикиваемся.

Бабоньки, ласточки! Конвой на ушах: хуже нет - смешанный вагон.

- Командир, на оправку давай, сутки не ссали! - по голоску судя, лет двадцати оторва, - все влюблены уже, лыбимся - сейчас водить начнут, так и глянуть успеем: блаженство! Ага, повели - час, два ждем, бесполезно кричать. Конвой, видно, еще необтертый, не знает, как с женским этапом держаться. А это не наш брат многотерпеливый. Вэвэшник мимо клетки - лови, тварь: из мешков полиэтиленовых мочой с ног до головы.

- Ну, я вам, бляди, сейчас! - побежал за огнетушителем - старая шутка, сиди потом в пене вонючей, обсыхай.

- Эй, мужики, наших бьют, качай вагон! - все та же, с ангельской хрипотцой.

В резонанс раскачать столыпин - плевое дело: нас около сотни. Сковырнется с рельс на полном ходу - всем каюк, конечно, но страха нет: бабоньки просят - стараемся, геройствуем, с музыкой пропадаем! Вот у конвоя очко не феррум:

огнетушитель на место, и на оправку - пожалуйста. Всегда бы нам так, мужики.

Отчего наши беды? - Забываем, что бабоньки рядом, примелькались друг другу. А они-то в нас верят еще... Что такое?

- Виталя, смотри, пожар в гараже!

- За калорифером не углядели, наверно.

- Жми!

Подлетаем на всех газах, поворот перед мостом и - отлегло. У меня горит, над трубою диспетчерской пламя, с искрами. Ссадили девчат, подруливаем - Валера Басенко, механик:

- Ленчик, салют в твою честь!

- Что вы тут, Валерьян?

- Да вырубили шест, полезли трубу прочищать - и туда его уронили. Я кричу:

теперь топить вообще нельзя, а Серега: попробуем!

- Ну?

- Так это шест в трубе и горит, и сажа!

- А печка?

- Всё, ни дыминки, тянет, аж ревет!

VIII

Говорил нам доцент, мол, Толстой открыл текучесть характера, "люди, как реки", - так вот, я это закрываю. Дураком родился - дураком помрешь, никакой текучести.

Или я бесхарактерный просто? С кем сравнивать смотря. С Валерьяном если - то да, без базара. И не потому даже, что он свою жену задушил, а я не смог - это мелочи, дело житейское. Тут большого характера не надо взять хоть мавра.

- А как ты ее, Валерьян?

- Ремнем. Дернул за два конца, - поясняющий жест, - хрясь. Позвонки не выдержали.

Это у него уже третья ходка. Самому под полтинник. Мешковат, добродушен - когда бы не "хрясь" - вылитый Винни-Пух.

- Валерьян, сегодня в ночную надо - кразистам ходовую протянуть поможешь.

- Я не лошадь ("вошадь" выговаривал), - но остается, пыхтит до утра, куда денешься.

За чифиром из прежних ходок любил вспоминать: про Златоустовскую крытку, Пермский централ - заслушаешься! Вот бы Данте куда на экскурсию - жаль, не дожил. Архивчик у Валерьяна: письма, фотки пожелтевшие - как у всех долгосрочников, и на одной - он с Высоцким (тот в здоровенной ушанке), обнимаются. Ну, мало ли с кем Семеныч кентовался мимолетом, что же особенного.