Алексей Недлинский - Поселение

Продолжаю через день. С дрюниными бегами ты не права. Ведь юность бывает только однажды, и без "девочек", то есть без тысячи влюбленностей и переживаний, она будет бедна, пуста как-то. Женитьба моя тут не при чем. Да, чуть не забыл. Мне тут предложили поучительствовать (гм, гм), нужна справка, что я прослушал три курса ЛГПИ. Звякни там замдекану, пусть отпечатают, и пришли. Валенки дошли в полном порядке, лук тоже, шарф есть (тот самый). Варежки бы можно. Целую, Алеша".

(Андрюха, Дрюн - брат мой, спортом тогда вовсю занимался - а мать радовалась: не забита голова "глупостями". А "орлы" - два пацана с малолетки, Андрюха же и Вовчик, я за старшого у них, просто по возрасту.) Итак, Ленуся. Золотко мое бесценное, первый поцелуй за четыре года. С неделю (как увидел впервые) понять не мог: красивая девка или нет? Пока шапку не сняла.

И зачем она все в этой шапке дурацкой сидела - неизвестно. Мужикам волосы ни к чему, к мужской внешности они - по касательной, женскую же наполовину определяют, если не больше.

- Ленуся! Да сними ты малахай свой! Не жарко тебе?

- Не хочу. У меня прическа позорная, - любимое словечко.

- Так мы тебя тут причешем, не боись.

- Отвяжитесь.

Заинтриговала, сил нет, - как Гюльчатай Петруху. Но сами стащить - не посягаем:

вдруг лысая окажется? Или в лишаях? Нет, лучше - возвышающий обман, локоны пепельные воображаем. И вот - пообтерлась, попривыкла к нам, конфет моих (изюм в шоколаде) с кило переклевала - и - нате, любуйтесь! Ну, не пепельные, русые всего лишь, и не локоны - прямые, зато - почти до пояса, густые, шелковые, в два водопада от пробора.

- Чего ты стеснялась-то?

- Та-а... Лень потом снова укладывать.

Думаю, просто до бани, немытые, не хотела показывать. И правильно. В самую десятку теперь пульнула, наповал. Даже Толян от скорняжества оторвался (а у него ответственный этап: обезжиривание):

- У моей супружницы первой такие были. Состригла, дура, потом, немодно, говорит.

А я тащусь от длинных волос.

Мы все тащились. Так бы и зарыться мордой! Орлы-то мои не решались, а я не утерпел, уткнулся сзади. И в духоте, в аромате этом - не пожалела шампуня! - хоботом поерошив, приложился. Под затылком, в шейку. Зарделись ушки у лапушки, но строгость напустила:

- Думаешь, красивый, так все можно? Позорник.

Я еще и красивым ей кажусь! Не реальность уже - вольты, сон в летнюю ночь! Не знаю, чем бы кончилось - хорошо, Виноград подкатил. В город едет - надо метровым балансом грузить. Самосвал три куба берет, ерунда, но метровника - это с полтысячи бревешек, да уложить аккуратно, короче, сбил я волну, разрядился, протрезвел - а когда вернулись в будку - Ленуся благодать свою опять под шапку собрала, изюм в шоколаде доеден, ей домой пора.

XVI

"Зачем Герасим утопил Муму? Я не пойму, я не пойму..." - это Толян навывает свою любимую, докраивая малахай. У Ленуси выходной. У меня минор. Васильич свинтил куда-то - или дрыхнет в работящей будке, - без аккомпанемента остались.

- А Жулика тоже на шапку?

- Не, масть не та. На котлеты, если не зачумится.

Вовчик с Андрюхой малолетку вспоминают, страсти всякие - похохатывают при этом.

- Ленька, вот бы тебе где учителем, - Толян вдруг встревает.

- А что?

- Расскажите ему.

Рассказывают. За двойку - бойцы (это масть такая на малолетке) тубарь на уши ученику надевают. Буквально - с размаху так, берется за ножки тресь. Если грамотно - табуретка развалиться должна. Мощное средство. Великая дидактика.

Коменский не дотумкал.

"Мума еще могла бы долго жить..."

- На взросляк когда переводят - кажется: в рай попал, скажи, Андрюх?

Выстраиваем пирамиду беспредела по колониям: малолетка - на пике, общак (общий режим), усилок (это мой), строгач - самый спокойный.

"Могла гулять - среди полей, среди берез..."

- Нет, вы женские зоны забыли.

Забыли, точно. Так ни опыта нет, ни рассказчиков - как сравнивать?

"Ее так жаль, до слез, до слез..."

- У меня же жена - подельница. Откинулась в прошлом году, сюда ко мне заезжала.

Ну! Мы и не знали.

- А что ж не осталась?

- А вдруг мать умрет? Не пропишут потом, всё, прощай, столица.

Да, в Москве сурово с этим делом.

- И как на женской? Поделилась?

- Вкратце. Между малолеткой и общаком, примерно.

Вдруг звонок (у Толяна будка - вроде штаба, телефон стоит). Технорук Мухина спрашивает.

- Он только что вышел, гражданин начальник. Сейчас сбегаю за ним.

- А что за голоса в будке?

- Это ребята, дровники, погреться зашли.

- Дай их бригадира.

Вот напасть! Беру трубку.