Виталий Мелентьев - Сухая ветка сирени

Роль автолюбителя явно удалась. Николаю даже не при­шлось узнавать адрес отставника, и он небрежно спросил:

– А почему же тот отставник покрасил? – Правила игры требовали хоть в чем-то сомневаться, чтобы потом, сторговы­ваясь, можно было сбить цену.

– Так он и зимой ездит – гараж у него теплый. Говорит, научно установлено, что зимой белые машины терпят больше аварий. Их не замечают встречные. Вот он и покрасил в цвет морской волны. Но лично мне больше нравится «белая ночь». На ней и пыль не так заметна и грязь. Так что не спешите…

Нет, Грачев не халтурщик. Он мастер своего дела и гор­дится этим. «Придет свой срок, – подумал Николай, – и я воспользуюсь его советами».

На работе его ждали владельцы проверенных машин. Бе­седы с ними ничего нового не дали. В пропавших портфелях не было ничего серьезного или ценного, изменений, следов пре­ступников в своих машинах они не замечали. И когда Грошев напомнил о боковинках, двое вспомнили, что им приходилось пользоваться фигурной отверткой. Но подобное бывало и рань­ше – завод не продумал надежного крепления, и никелирован­ные шурупчики выпадали сами по себе. Остальные не заме­тили даже этого.

Когда инженер-подполковник в отставке Александр Ива­нович Тихомиров узнал, что Грошева прислал Грачев, он улыбнулся и, извиняясь за беспорядок, пригласил следователя в квартиру.

Стандартная однокомнатная квартира была завалена стружками. Пахло политурой и лаком. Николай огляделся и приятно удивился: такой обстановки он не видел нигде.

Слева, вдоль стены, стояли два шкафа, соединенные пол­ками – стеллажами для книг. Под ними, от шкафа к шкафу, широкая лавка с резной настенной панелью. Перед ней – грубый, на толстых ножках, некрашеный стол, а вокруг него – такие же грубые, тяжелые табуретки с прорезями посредине. В правом углу не то кровать, не то тахта – широкая, низ­кая, почти квадратная. На ее спинке и боковинке – резьба: кони, львы, цветы и завитушки. И все изукрашено теми не­правдоподобно яркими красками, которыми славится Палех.

Теплая фактура дерева, грубоватая простота в соединении с яркими «переплетениями красок, корешками книг, керамикой создавали удивительное настроение радости встречи с чем-то утраченным, со странно знакомым, словно полузабытым, тяже­ловато-изящным, веселым, надежным и прочным уютом.

Даже гравюра Спаса Нерукотворного в простенькой дере­вянной рамке, даже обыкновенная пунцовая герань и фиалки на окнах – и те сливались с окружающим, образуя тонкую, сложную и необыкновенно приятную для глаза цветную вязь.

Только через несколько минут Николай понял, что дерево поделок хоть и не крашено, но тщательно оглажено бесцвет­ным лаком, и потому каждая дверца-боковинка шкафов, а так­же лавки, спинки – все несет еще и неповторимый рисунок дерева. Наверное, потому, что Грошев молчал, Тихомиров с теми же нотками в голосе, что слышались у Грачева, когда он показывал свою сушильную камеру, спросил:

– Нравится?

– Очень! – И, начиная кое-что понимать, с доброй за­вистью и удивлением осведомился: – Неужели все сами?

– Сам… Готовлюсь к отпуску и доделываю пристенную лавку. Вместо дивана.

– Послушайте, но рисунки, конструкции…

– При желании – ничего сложного. Только удовольствие. А мне надоела современная мебель – слишком уж инфантиль­ная, слабенькая. Ни до чего-то не дотронься, не передвинь… Либо пятно, либо поломка. Сам не поймешь, мебель для тебя или ты при мебели, для ее обслуживания. – Он вдруг светло улыбнулся. – А так мне и Собакевичу очень нравится.

Грошев расхохотался.

– Ну не такие уж у вас… медведеподобные поделки. В них настоящее надежное изящество.

– Правда? Вы нашли точные слова. Именно этого мне и хотелось. А теперь я соединяю достижения современной тех­ники с полезными пережитками прошлого. Мне надоели диваны с их скрипом пружин или шорохом поролона, их сальный уют. На моей лавке в обычное время ляжет ковер, но когда потре­буется, выдвижная доска удвоит ее ширину, а сверху можно будет положить еще и надувной матрас.

С ним было легко и просто. Сухощавый, мускулистый, с добрым прищуром острых карих глаз, он понравился Николаю.

– Ну-с, как я понимаю, Грачев прислал вас, как истый художник к коллекционеру, у которого хранится его картина. Вы тоже решили перекрасить белую машину?..

– Была такая идея, – потупился Николай: ему стало не по себе от того, что скрывается от понравившегося ему чело­века. – Грачев сказал, что вы покрасили свою машину потому, что ездите зимой.