Сергей Соболев: Засланный казачок

Найман заметил на прикроватной тумбочке сложенный пополам лист писчей бумаги. Он взял с тумбочки листок, развернул его. Это была записка, написанная от руки крупным женским почерком и адресованная именно ему, Найману.

БОРЮСИК!

ИЗВИНИ, ЧТО УШЛА ВОТ ТАК, ВНЕЗАПНО, НЕ ПРЕДУПРЕДИВ ЗАРАНЕЕ. НАВЕРНОЕ, Я ПОСТАВИЛА ТЕБЯ В НЕЛОВКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ?

НЕ ОБИЖАЙСЯ, БОРЯ, Я ПОТОМ ВСЕ ОБЪЯСНЮ… ЗАПИСКУ ОСТАВЛЯЮ НА ТОТ СЛУЧАЙ, ЕСЛИ ТЫ ВДРУГ КИНЕШЬСЯ МЕНЯ РАЗЫСКИВАТЬ. МОЖЕТ БЫТЬ, Я СМОГУ ПРОЗВОНИТЬ ЕЩЕ ДО ТОГО, КАК ТЫ ОБНАРУЖИШЬ "ПРОПАЖУ". В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ, НЕТ НИКАКИХ ОСНОВАНИЙ ДЛЯ БЕСПОКОЙСТВА. МОИМ НЕ ЗВОНИ, НЕ НУЖНО…

ДРУЖЕСКИЙ ПОЦЕЛУЙ,

ЮЛИЯ.

Обстановка в эти минуты в номере царила довольно нервозная.

Гуревич восседал на стуле, вполоборота к столу; его правая рука подпирает подбородок; на его красивом, породистом лице написано не столько беспокойство по поводу внезапного исчезновения сестры, сколько недоумение. Саныч стоит у зашторенного окна, руки сложены на груди, глаза прикрыты дымчатыми очками: как всегда, хрен догадаешься, что на душе у этого экс-гэбиста, закончившего свою службу на Лубянке в конце девяностых в чине полковника госбезопасности. С виду спокоен и невозмутим, как каменное изваяние. А вот Найман, наоборот, ведет себя крайне нервно: взъерошенный, что-то бормоча себе под нос, он то застывает на минуту или две возле запертой входной двери, словно принюхивается к чему-то, то вновь начинает бродить по тесноватому люксу, натыкаясь попеременно то на ноги устроившегося возле стола Гуревича, то на угол гостиничной кровати, то на приземистый холодильник или же на мини-бар, на котором сейчас стоит появившаяся здесь лишь нынешним утром — в дополнение к штатному телевизору — компактная видеодвойка фирмы "Сони".

— Боря, кончай шататься! — сердито сказал Гуревич, когда Найман в очередной раз едва не отдавил ему ноги. — У меня уже глаза от тебя болят!..

— Миша, но это же полная ерунда! — сказал тот, не обращая внимания на прозвучавшую только что реплику. — Ночью… одна… куда?!! За какой такой надобностью?! Не понимаю…

"Ну, Юлька… — подумал про себя Гуревич. — Если выяснится, что это какой-то розыгрыш… получишь ты у меня тогда по полной программе!"

— Боря, я о чем тебя просил? — покосившись на приятеля, сказал Гуревич. — Я просил тебя, раз уж ты едешь в Кёниг, присмотреть за сестрой! А заодно и попытаться разузнать здесь, на месте, с какой стати она вдруг зачастила в эти места. Да, наша компания дает немного денег для нужд общины. Не только здешней, но и других. Но Юля ведь к этому напрямую не имеет отношения… Какой-то ведь здесь у нее был интерес? Трудно было, что ли, пробить, что это за дела? Мне что, охранника надо было с ней посылать? Я ведь полагал, Боря, что на тебя в этом смысле можно полностью положиться…

— Не думаю, что Юлия Аркадьевна согласилась бы терпеть рядом с собой бодигарда, — подал реплику Саныч. — Она ведь таких вещей на дух не выносит…

Фирма, которую возглавляет Сергей Александрович, имеет в своем штате всего пять человек, включая его самого. Компания "Росфармаком", как и всякая другая уважающая себя российская бизнес-структура, располагает собственной службой безопасности, в недрах каковой, собственно, и функционирует эта самая руководимая Санычем "фирмочка", являющаяся не чем иным, как органом деловой разведки всего объединения "Росфармаком", а также в некотором роде "специальным инструментом силового назначения".

То есть Саныч по своему статусу является довольно информированным человеком, в том числе и в такой деликатной сфере, как взаимоотношения тех или иных людей, имеющих служебные или родственные выходы на руководство компании.

— Ну в самом деле, Миша? — пожевав полными губами, сказал Найман. — Зачем ты так говоришь? Я и без того чувствую себя виноватым… Но что я мог сделать? Ночевать с Юлей в одном номере? Но ты же в курсе, что у нас не те отношения! Гм…

Гуревич, лишь краем уха слушая эти его оправдательные речи, взял кейс из темно-вишневой кожи, вытащил из его внутренностей сложенный пополам листок бумаги и в который уже раз принялся изучать текст записки, оставленный Юлией в ночь с четверга на пятницу.

— Нет никаких оснований для беспокойства, — пробормотал он себе под нос, цитируя одно из мест этой странной записки. — Ну вот не дура ли?! Двадцать пять лет… взрослая уже женщина… а ума так и не нажила!

— Двадцать четыре года, десять месяцев и четырнадцать дней, — уточнил Саныч, известный своей скрупулезностью по части деталей. — Меня сильно смущает эта вот записка.