Дмитрий Герасимов - Если небо молчит

Лиснянская закрыла глаза. Максим увидел небрежно наложенные тени на веках, подрагивающие ресницы с микроскопическими кусочками туши, приоткрытый в волнении рот.

Не раздумывая, он поймал губами ее влажные губы, оказавшиеся на редкость теплыми и сладкими, и мгновенно юркнул руками под блузку. Женщина слабо застонала.

Натренированным движением Максим расстегнул крючки на бюстгальтере, удивляясь их количеству, провел ладонями по спине, согнул руки в локтях, подхватывая тяжелые горячие груди, и потащил блузку вверх, через голову.

– Запри… дверь… – прохрипела Лиснянская.

Он вскочил с дивана, на ходу расстегивая рубашку и брючный ремень, в два прыжка очутился у двери, повернул в замке ключ и так же стремительно вернулся обратно. Женщина успела освободиться от блузки и спутавшегося розового лифчика. Она легла на спину, сунув под голову одну из кожаных подушек. Белые груди с большими расплывшимися сосками свисали с обеих сторон оголившегося жирного торса. Стащив с себя рубашку, Максим бросился сверху на свою начальницу и, осыпая поцелуями ее губы, шею и дрожащую грудь, запустил руки под юбку. Отбросив трусики в сторону, Танкован неуклюже стащил с себя брюки до колен. Задранная юбка стрейч сейчас опоясывала широкую талию Анны Ильиничны.

Полные ноги ходили ходуном и дрожали от возбуждения. Мысленно чертыхаясь, Максим взобрался на начальницу и принялся усердно двигать бедрами.

– Да!.. – стонала женщина, царапая ему спину. – Да… Да…

– Я прощен? – поинтересовался он, застегивая ремень и пытаясь отдышаться.

– Еще не до конца, – игриво ответила Лиснянская, шаря руками по полу в поисках лифчика. – Окончательное прощение и полную индульгенцию получишь у меня дома. – Она хитро улыбнулась. – Приглашаю тебя на бокал хорошего красного вина.

«Тебе все мало, жирная стерва! – неприязненно подумал Максим. – Меня чуть не вырвало, когда я тонул в твоих потных складках! Чтобы тебя удовлетворить, нужен взвод десантников или сборная Аргентины по футболу!»

Он заправил рубашку в брюки, поправил прическу перед зеркалом, вполглаза наблюдая, как растрепанная, раскрасневшаяся женщина застегивает на груди бюстгальтер, переворачивает его и по очереди впихивает рассыпчатые груди в розовые чашечки, и с сожалением вздохнул:

– Звучит заманчиво, но мне нужно бежать.

– Бежать? – Лиснянская подняла на него укоризненный взгляд.

– На уколы, – пояснил Максим. – Мне осталось сделать еще две внутримышечные инъекции. – Он сокрушенно покачал головой. – Эти гады здорово меня отделали.

– Милый… – сочувственно протянула Анна Ильинична. – Мой рыцарь…

– Завтра рыцарь полностью в твоем распоряжении, – заверил он.

– Ловлю тебя на слове, – проворковала начальница. – Не забудь о своем намерении!

«Полагаю, завтра ты быстрее забудешь о своем», – мысленно пообещал Максим.

– Поцелуй меня! – капризно потребовала Лиснянская, застыв посреди комнаты с блузкой в руках. – И беги на свои уколы.

Танкован шагнул к ней, обхватил ладонями ее круглое лицо и впился губами в ставшие вдруг сухими и совсем не сладкими губы начальницы.

– Ты меня опять заводишь, – призналась она, мечтательно закрыв глаза.

– Ты меня тоже, – промычал он.

– Может, все-таки поедем ко мне?..

– Не могу. Уколы – прежде всего. Я ведь нужен тебе здоровым и сильным, правда?

– Ты любишь меня?..

– Конечно.

Лиснянская вздохнула.

– Ну иди, милый… Завтра в девять – на работу. Без опозданий.

Максим воспользовался мгновением, когда она натягивала через голову блузку, быстро подошел к полке, выключил камеру с торчащим из кофра объективом, и застегнул «молнию».

Шах и мат.

У Маргариты потемнело в глазах. На ее двери непостижимым образом появилась зловещая метка печально известной банды «псов»!

Что это? Предупреждение? Угроза? Чего добиваются негодяи? Чего хотят? Ограбить? Что может быть нелепее! Ведь с нее нечего взять. В их маленькой семье нет ни денег, ни ценностей! Откуда здесь этот жуткий рисунок? Не из той же ли он цепочки загадок, что и запертая процедурная, отключенный аппарат, разбитая фотография?..

– Доброго здоровья!

Маргарита вздрогнула так, что чуть не упала с лестницы.

У самого крыльца, смущенно покашливая, топтался Антиох.

– Я, кажется, вас напугал. Уж простите меня великодушно.

Бородач был одет в грубо вязанный шерстяной свитер с высоким воротом и серую ветровку, заправленную в широкие холщовые штаны. Седые космы скрывала все та же черная бандана, что была на нем вчера вечером.