Дмитрий Герасимов - Если небо молчит

– Точнее – о ком, – поправил оперативник.

– О Руслане?.. В смысле, о Кушеве? С ним опять что-то стряслось?

– Все, что с ним могло стрястись – уже стряслось, – сухо заметил голос. – А разговор наш пойдет о Светлане Андреевне Тузовой.

– Кто это? – вырвалось у Максима.

– Как! – насмешливо воскликнул Блатов. – Вы не помните имени своей невесты?

– Светка?.. А при чем здесь… То есть я хотел сказать… Почему вы заинтересовались Светланой?

– В большей степени – вами, – уточнил оперативник. – И на этот раз – в связи с делом гражданки Тузовой.

– С каким еще делом?! – закричал Танкован. – Что с ней?

В трубке на секунду повисла тишина, а потом все тот же голос произнес с расстановкой:

– Не знаю, новость ли это для вас… Но Светлана Тузова… ваша невеста… девушка, с которой вы вчера были в ЗАГСе… Словом, она застрелилась.

Маргарита с трудом разлепила веки. Раскаленное сверло буравило мозг. Он пузырился, разбухал, как замешанное тесто, рвался наружу из черепной коробки, выталкивая из орбит глаза, сотрясая носовые перегородки, ломясь в барабанные перепонки. Виски, гудящие, как кровельное железо на ветру, грозили вот-вот лопнуть. Уши заложило, словно ватой. Рот застыл в неестественной гримасе – челюсти свело, а сухие, натянутые, как бельевая веревка, губы нестерпимо болели. Маргарита попыталась облизать их, но не смогла: язык был прочно прижат к нижним зубам чем-то тяжелым и горьким на вкус. Щеки горели, будто по ним прошлись наждаком.

Ей казалось, что ее пылающая, пульсирующая адской болью голова отделена от тела. Члены одеревенели, она их чувствовала, но как-то отстраненно, как если бы ее руки, ноги и туловище покоились рядом, сваленные в кучу, бесполезной, бесформенной грудой, а жизнь переместилась целиком в гудящую черепную коробку.

Маргарита попыталась пошевелиться, чтобы определить, в каком положении находится. Она нечеловеческим усилием заставила ожить кисти рук, подвигала локтями, хотела согнуть в коленях ноги и вдруг с ужасом поняла, что… распята. Это первое ледяное откровение, пришедшее к ней, оказалось страшнее бесчувствия. Онемевшие руки были раскинуты в стороны и зафиксированы в запястьях, беспомощное тело – прижато к жесткой, бугристой поверхности, а ноги – сомкнуты и намертво приклеены друг к другу. Маргарита отчаянно закричала, но из горла вырвался лишь приглушенный стон, который к ее изумлению и страху, вполз обратно в грудь, всосанный легкими, и затих где-то в межреберье.

Она заморгала, силясь разогнать пелену перед глазами и хоть что-нибудь различить в мутной целлофановой мгле. Ее пугало собственное дыхание. Оно было тяжелым и неестественно глубоким, словно в грудную клетку ежесекундно вкатывали горячий валун, а потом стремительно выкатывали обратно. Обездвиженное тело стала пробивать холодная дрожь. Маргарита решительно не понимала, что с ней и где она находится. Пытаясь определить хотя бы последнее, она до боли в глазах вытаращилась в матовый полумрак.

Ей показалось, что из расфокуса появился зловещий абрис гигантского чудовища с распахнутой пастью и огромными горящими глазами. Она неясно увидела два ряда ровных зубов и клейкий серый язык между ними. Еще через мгновение означились и обрели контрастность предметы, яркий свет свернулся в крохотные мерцающие точки, а сомкнутая челюсть великана стала похожа на обычную стальную сетку. Маргарита, не моргая, уставилась на нее, стараясь сообразить, где видела точно такую же. Грязная металлическая решетка в обрамлении светящихся кружочков была ей, без сомнения, знакома. Стоит только сосредоточиться, успокоить кипящий мозг, урезонить дыхание – и она сразу разгадает этот геометрический ребус. Ответ был где-то рядом, крутился в воспаленном сознании, приближался, нависая, нырял в сторону и опять ускользал. Маргарита не успевала его остановить, ухватить за хвост и досадовала, что память изменяет ей, а мысли путаются.

Она застонала и, с усилием повернув голову вбок и скосив глаза, снова вздрогнула: справа над ней склонилась зловещая тень. Сутулый старик с толстым, как груша, обвисшим носом стоял в изголовье.

– М… м-м… – замычала Маргарита, испуганно таращась на незнакомца.

Язык снова уперся во что-то твердое и ребристое, а губы чуть не лопнули от напряжения.

Старик не шелохнулся. Казалось, он смотрит на нее с невыразимой печалью и сочувствием.

И опять ей почудилось, что этот безобразный грушевидный нос напоминает что-то очень знакомое… то, что она не раз видела и даже, может быть, держала в руках… варежку… нет… лампочку… бутылочку…