Джон Харт: Король лжи

Я впервые засмеялся.

Часом позже я вернулся в дом, который грохотал, когда я ходил по нему. Взяв пиво, сел на переднее крыльцо, где всегда любил сидеть, и стал наблюдать, как солнце опускается на парк. Когда оно коснулось верхушек деревьев, я подумал о еще одном пиве, но не двинулся с места, любуясь заходом солнца. Я сидел там долго в ночи и слушал звуки вокруг – обычные звуки города.

На следующий день Эзру положат в землю, и, когда все закончится, я собирался разыскать Ванессу. Я должен был сказать ей то, что должен, дать обещания, которые были необходимы. Я хотел вернуть ее, если она меня примет, но только после того, когда будет высказана вся правда. Если придется умолять, я буду умолять. Это была цена, которую я охотно заплатил бы. Цена за то, что теперь я видел многое как никогда ясно. Я был готов проложить свою собственную дорогу, но хотел, чтобы Ванесса шла по ней рядом.

Когда взошло солнце, я тщательно выбрился, почистил зубы и долго расчесывал волосы. Потом надел свой любимые джинсы и пару крепких ботинок. Похороны намечались на десять, но у меня не было никаких планов ехать на кладбище. Джин сказала, что так будет лучше, когда я спросил, собирается ли она присутствовать на похоронах.

– Для меня он умер той ночью, Ворк. Я всегда тебе говорила. Они не могут похоронить его глубже.

Проезжая мимо, я увидел длинный черный автомобиль, который должен был отвезти тело Эзры на кладбище. И когда похоронная процессия вышла, я все еще стоял там. Наверное, я был не таким, как Джин, и мне нужно было все увидеть. Независимо от причины я направился за вереницей автомобилей к кладбищу за городом. Когда черный автомобиль въехал в главные ворота, я последовал за ним. Вдоль горной гряды шла дорога, и я поехал по ней, пока не нашел место, откуда можно было наблюдать. Там стояло высокое дерево, и я прислонился к его шершавому стволу, глядя вниз на участников похоронной процессии, выходивших из своих дорогих автомобилей. Они топтались вокруг прямоугольной ямы, которая отсюда выглядела слишком маленькой, и я видел мужчину, вероятно проповедника. Он протянул руки, как будто прося тишины, но его слова потерялись во внезапно налетевшем ветре.

Я оставался на месте, пока они не засыпали, землю, а когда все ушли, спустился вниз, чтобы посмотреть на могильный холм. Еще не было никакого надгробного камня, но я знал, что там будет написано:

Я долго стоял там, но главным образом смотрел на место, где покоилась моя мать. Поблагодарила бы она меня за то, что отца положили рядом с ней? Или предпочла бы лежать подальше? Я думал, что она не возражала бы. Рядом с ним она безропотно прожила жизнь, пусть все останется так и после смерти. Но в глубине души я знал, что всегда буду подвергать сомнению мудрость такого выбора. То, что я сказал Барбаре, было правдой: жизнь становится грязной, и смерть, кажется, не является исключением.

Услышав отдаленный звук двигателя, я не придал ему никакого значения. Вероятно, мне следовало бы догадаться, кто это, так чтобы, когда появилась Ванесса, у меня была бы на лице улыбка. Однако я видел только свежу могилу, землю вокруг нее и твердые грани надгробия с высеченным на нем именем моей матери. Я очнулся, когда Ванесса заговорила и тронула меня за плечо. Я повернулся к ней, произнес ее имя, и она обняла меня. Ее руки были тонкими и сильными, и она пахла рекой. Я наклонился к ней – ее рука погладила меня по спине. Я на секунду отстранился, желая увидеть ее глаза, узнать, можно ли мне надеяться. Надежда там была, как и ясность, и прежде чем заговорить, я понял: у нас все будет о'кей.

Все же слова должны были быть произнесены, однако не в тени могильного холма Эзры. Поэтому я взял ее шершавую руку и медленно повел вверх по холму. Я первым сказал ей, что люблю ее, и она посмотрела вдаль, на ряды резко очерченных камней. Ванесса пыталась что-то говорить, но я остановил ее, прижав к губам палец. Я думал о том дне, когда мы встретились, когда все началось, а потом изменилось и чуть было не закончилось. Если у нас появился шанс быть вместе, ей необходимо было услышать о том дне, и я сказал то, что должен был, и более правдивых слов никогда не было произнесено.

Прошло много месяцев, и боль почти исчезла. Я все еще беспокойно спал по ночам, но не обращал на это внимания; мысли мои больше не были тревожными. В ящике ночного столика я храню письмо Ванессы и время от времени, обычно ночью, перечитываю его. Оно напоминает о том, как близко я подошел к пропасти, и говорит, что жизнь не дарована мне просто так. Оно помогает мне оставаться честным и поддерживать то, что я называю «эта драгоценная ясность».