Юлия Кристева - Смерть в Византии

Океан набирал в грудь воздуха и шквал за шквалом обрушивал его на берег, а когда у него кончалось дыхание, наступала головокружительная пауза. И снова по лицу хлестало россыпью соленых брызг. Откатываясь, волны оставляли о себе память на мокром песке: змеевидные серо-золотистые дорожки. Верхушки иссиня-зеленых кипарисов, словно приклеенные к небу — только их и пощадил ветер, — приковывали взгляд беглеца и помогали удерживать равновесие.

Когда все бывало закончено, он любил стянуть с головы маску с отверстиями для глаз да так и уйти с открытым лицом прочь, демонстрируя спокойную совесть. Впрочем, он ничем не рисковал, поскольку до наступления рассвета и прилива возле Китового маяка не встретишь ни одной живой души. Влажные дюны соседствовали с безлюдьем солончаков, уснувших под своими белыми шапками и лишь изредка посещаемых дикими утками.

Крики чаек-пересмешниц, полные то отчаяния, то ликования, вселяли в одинокого странника какое-то дикое веселье. Позади, на расстоянии нескольких километров, в Морском храме, зимней резиденции «Нового Пантеона», остался лежать труп почетного члена этой организации — преподобного Робертсона. Номер Восемь прихватил с собой лишь его посеченную ножом окровавленную рубаху. Добравшись до маяка, убийца натянул на руки вторую пару латексных перчаток и уж потом достал из солдатского вещмешка пластиковый пакет с трофеем, чтобы положить его у входа в заброшенный кафетерий, забитый и заставленный пустыми мусорными баками. Одна мысль все не давала ему покоя: достаточно ли этих двух пар перчаток, чтобы защитить его от СПИДа, гепатита, туберкулеза и менингита, поразивших проклятую секту? Не лучше ли в следующий раз обзавестись перчатками, изготовленными из нержавеющей стальной проволоки — на манер кольчуги, — которыми пользуются патологоанатомы? «Есть в них какой-то средневековый шик. Стальные перчатки, стальные перчатки…» — эта мысль стала своеобразной точкой замерзания, к которой свелось все, что происходило в коре его головного мозга с тех пор, как он вонзил нож в горло того проходимца.

Чтобы рубаху не унесло ветром, он придавил ее двумя большими камнями. При виде цифры «восемь», проступившей на ней от крови покойника, взгляд его повеселел еще больше, и он почувствовал себя довольным, как ребенок, исподтишка отомстивший за унижение немыслимой шуткой. Эта восьмерка в точности воспроизводила ту, которую он вырезал острием ножа на спине жертвы. Бесконечны грехи старого мафиози, столь же бесконечна и месть Чистильщика!

Номер Восемь стянул с рук запачканные перчатки, придал лицу выражение вечного изумления, характерное для него — орнитолога по основному роду занятий, и, имитируя крики бакланов, вернулся по топям к своему «рейнджеру». Будто сомнамбула, катил он по шоссе, а затем как ни в чем не бывало оставил машину в паркинге башни Фелисидад, возвышающейся над кварталом, в котором он проживал, и, поднявшись в квартиру на тридцать девятом этаже, включил телевизор.

Дикторша с коротко остриженными платиновыми волосами — местная Лара Крофт и Ананова в одном лице с деланным испугом вещала о том, что обнаружен труп отца Робертсона, одного из руководителей очень известной секты «Новый Пантеон», и теперь количество жертв возросло до семи, причем все они принадлежали к высшим слоям общества. По всей видимости, и это преступление — дело рук того же убийцы, поскольку потерпевший не имел на теле иных признаков насилия, в том числе сексуального, кроме ножевых ранений, к тому же полиция была уверена, что скоро отыщется его рубашка с цифрой «восемь», начертанной кровью жертвы. «Как в случае и с другими руководителями „Нового Пантеона“, о чем мы извещали наших зрителей, — проблеяла синтетическая кукла с пухлым ротиком и добавила: — Репортеры окрестили этого необычного серийного убийцу Номером Восемь». На вопрос, не ожидается ли и восьмого жертвы, которая, возможно, станет последней, комиссар Рильски, ведущий расследование, признал, что у полиции по-прежнему нет ни малейшего представления, кем бы мог быть убийца (или убийцы), а также каковы его (их) побудительные мотивы, и потому воздержался от каких-либо предположений относительно завершения этой страшной череды убийств.