Юлия Кристева - Смерть в Византии

На этом Номер Восемь выключил телевизор и отправился спать с улыбкой, которая вполне могла означать, что дело и впрямь далеко от завершения.

Как всегда, выбор шефа пал на меня: газета нуждается в моем присутствии на месте событии в Санта-Барбаре! Причем время не терпит. «Очередная сенсация, моя дорогая Стефани, новое дело, связанное с сектами. Честно говоря, не вижу никого другого, кто смог бы разобраться во всей этой жути. Согласны?»

Можно подумать, у меня есть выбор. И так каждый раз. При всей своей заурядности дело оказалось не таким уж простым. Застряв на той стадии политического и экономического развития, которая заразила всю планету, городок Санта-Барбара превратился ко всему прочему в райское местечко для различных мафиозных образований и сект, еще и перемешавшихся друг с другом. Вы скажете: такое теперь не редкость, и «повезло» не одной Санта-Барбаре. Вот-вот. И попробуйте определить местонахождение этой самой Санта-Барбары, о которой я вам рассказываю. Желаю удачи!

Во время предыдущих командировок я отлично изучила эти места: удушливый запах жасмина и мазута, нещадное солнце, трупы в шкафах политических партий и офисах нефтяных компаний, обезглавленные тела (такое случилось с моей подругой Глорией Харрисон, посвятившей себя литературному переводу в стране, где никто больше не читает из-за засилия телевидения). Ее сын Джерри — нежный цветок, чудом уцелевший в этой трясине, ребенок, которого я спасла, усыновила и который теперь спасает меня, но это другая история. В общем. Санта-Барбара стала частью меня!

В той или иной степени наделенные воображением гуру черпали во всех без разбору религиях эзотерические составляющие для своих коктейлей, в которых ой как нуждались граждане, потерявшие в этой проклятой стране свои ориентиры, для забвения всего того, что их окружало: галопирующей инфляции, роста коррупции, административной чехарды, отсутствия политических целей, а заодно и будущего. Наркодилеры за баснословные деньги отравляли любителей Абсолюта, которые вновь и вновь испытывали в нем потребность, в то время как спекулянты недвижимостью и торговцы оружием манипулировали почтенными отцами всех мастей, если только сами не рядились в одежды духовных учителей. Эти делишки не предназначались для выставления напоказ всему честному народу, кабы не жестокое соперничество между сектами и мафиози, выродившееся в череду убийств и изобличений. А поскольку правительство нуждалось в финансовой помощи международного сообщества, чтобы выжить — ведь год на год не приходится, и не всегда удается свести концы с концами, — оно сочло необходимым вести расследования, устраивать судебные процессы и даже создать Комиссию Старейшин, словом, начать проводить жесткий курс.

Каждому вскоре стало ясно: это вовсе не детские забавы. Мой друг Ларри Смирнов, директор местной газеты «Ле матен», потерял тогда одного из своих журналистов — Джанкьотти, специалиста по сектам: тот был найден в ванной с двумя пулями в голове. «Чем и объясняется, почему он три дня молчал как рыба», — без намека на черный юмор выдал Ларри, когда рассказывал мне об этом по телефону.

Дошло до того, что Одри, главный редактор парижской «Лэвенеман артистик» (которая, кажется, тайком в меня влюблена), пыталась отговорить меня от поездки в эту страну на краю света, откуда, по ее словам, никто не возвращается прежним. «Бедная моя Стефани, я говорю тебе об этом потому, что ты дорога мне».

То ли в связи с недавним убийством, то ли в приступе любезности, которой в скором будущем предстояло принять небывалые формы — в конце концов, мне это и вправду было необходимо, да и получаешь лишь то, чего заслуживаешь, — только комиссар Рильски лично явился в аэропорт встречать меня. Похудевший, загоревший, в высшей степени обольстительный и притом жутко серьезный. Меня удивила произошедшая с ним перемена, прежде всего в манере одеваться — надо же, костюм из китайской грежи вместо альпаки в стиле Кэри Гранта! Кроме того, я никогда не видела Нортропа таким взволнованным. Он не выносит всякой там психологии и заявляет, что у него нет души, ну просто сама скромность в обличье сыщика. Неужто страх заставил его так помолодеть и стать чуть ли не раскованным?