Ксения Баженова - Закрой глаза – я тут

– Ты все равно жалкий наркоман. Тебе без меня теперь не выжить. Сдохнешь от ломок, бесталанный журналистишка, дешевый альфонс, жрущий тараканов.

Дима устало процедил сквозь зубы:

– Сука, – и плюнул ей в лицо. Поднялся, вышел и сел на ступеньку лестницы, ведущей на первый этаж.

Ада села на кровати и забегала неистовым взглядом по комнате в поисках того, что помогло бы разделаться с ним. Все эпитеты, которые она посылала в его адрес, не могли выразить ее ненависти, и ей оставалось только рычать от злости. Еще никто никогда не смел себя так с ней вести. Он плюнул ей в лицо и жестоко за это поплатится. Сам останется без лица, она ему его исполосует, а потом сживет со света этого урода. «Он даже не представляет, как будет мучиться. Страдания, которые обещают в аду, покажутся ему детскими забавами: кипение в котле – пребыванием на спа-курорте, черти, прокалывающие вилами, – тайским массажем, душевные терзания – сопливыми переживаниями при просмотре дешевой мелодрамы…» – думала она, пытаясь вырвать длинный толстый гвоздь, на котором держалась картина, из стены. Наконец, поранив ей ладони, гвоздь поддался и выскочил, бабушкин портрет отлетел в сторону, и только неровное отверстие зияло в стене на месте гвоздя.

Ада подкралась к двери, грязная и всклоченная, и сквозь приоткрытую щель, затаив дыхание, смотрела на Диму, который сидел на ступеньках, спиной к ней, утопив лицо в ладонях. Ада все сильнее сжимала гвоздь в руке, настраивалась наскочить на него так, чтобы он не успел отреагировать, и быстро вонзить этот гвоздь в его тупую башку, изуродовать, располосовать в клочья смазливое лицо и глаза. И в момент, когда гвоздь уже так вдавился в руку, что кровь начала сочиться из нее, Дима потянулся, запрокинул голову и откинулся на ступеньки, раскинув руки, как ложатся на воду, чтобы покачаться в волнах на спине. Краем глаза он успел зацепить метнувшуюся к нему безумную фурию, и его рука сама по себе молниеносным движением атакующей змеи метнулась и схватила Аду за ногу. Страх вбрызнул в его кровь адреналин, который, прокатив по телу мощной волной, позволил Диме собрать последние силы и направить их в сжавшие худую щиколотку пальцы. Он рванул этот трос из мышц, сухожилий, вен и костей. Ада полетела по лестнице вниз, все еще сжимая в ладони ржавый кривой гвоздь, Дима выдохнул и облокотился о перила. Кажется, еще одна небольшая передышка.

Дима проснулся – белые стены, высокие потолки, как в пустой палате. Белье на постели тоже белое. Смятое. Он не сразу понял, что произошло. Сердце стучало очень часто, и он послушал его, потом сел на кровати. С каким-то тупым одеревенением посмотрел на стену перед собой, потом на пол, где лежал знакомый спортивный костюм. Опять она… Поворот головы направо. Ну конечно, сумка на тумбочке. Она вернулась. Снова затащила его в постель. Он поддался. Слабовольное дерьмо.

– Господи-и! – мучительно завыл Дима, запрокинув голову к потолку. – Когда уже подохнет эта…

Он мычал и не мог подобрать эпитета. Все слова он уже давно перебрал неоднократно. Каждое из них казалось ему слишком слабым для более точной характеристики. «Неужели я снова спал с ней? И она опять наколола мне этой дряни. Своих витаминов». Потом он будто что-то вспомнил. «Нет, не наколола. Подложила. Чтоб сам нашел. Лживая изобретательная тварь. Как ее теперь зовут? Кажется, Кира?!!! Ха. Ха. Ха. До чего же она довела меня, если я так легко поверил в ее ложь. Но я не из тех, кого вот так тупая страшная баба может кинуть через…» В глазах его зажглись жадные огоньки. Он встал, оделся и пошел в соседнюю комнату.

От всего употребленного в столь короткий срок его мозг быстро и методично атрофировался, и Дима, не осознавая этого, сходил с ума. Нервы были на последнем пределе. Они, словно бойцовые псы, злобно рычали и скалили зубы, натянув поводки, чтобы сорваться и уничтожить все на своем пути.

Он нашел саквояж. Пошарил по дну. Быстро достал ампулу, шприц, жгут. Разложил на зеленом сукне письменного стола. Сел на стул, аккуратно отколол кончик ампулы, обстоятельно перетянул руку. Рука болела и ныла, но эта боль была ему приятна, она хоть немного заглушала ту, что внутри. Еще пару минут он посидел в приятном предвкушении, посмотрел в окно на уходящий за горизонт лес. Закат вливался в него, как малиновый кисель в гигантскую темно-зеленую плошку. Дима несколько раз сжал и разжал кулак. Синяя, в некоторых местах уже исколотая вена надулась, он ввел в нее иглу и через несколько секунд, расслабленно откинувшись на стуле, жестко произнес: