Юрий Тихонов - Следствием установлено…

Аверкин помолчал, прошелся по кабинету, подумал.

— Подождем, Вячеслав Владимирович, — сказал он после короткого раздумья. — В вас сейчас говорит обида, а по тактическим соображениям обыск проводить рано. Где гарантия, что, увидев вас у своего дома, она не спрятала за пределами квартиры все уличающие ее предметы, в том числе и пишущую машинку? Безрезультатность же обыска даст ей в руки серьезное оружие против нас. Брать нужно, как говорится, только с поличным. Пусть успокоится. Образцы почерка Чепурновой, ее домочадцев и близких родственников мы можем получить другим способом. Кстати, какая у нее семья?

— Пока не интересовался, — ответил Вершинин, внутренне согласившись с доводами прокурора.

— Вот и поинтересуйтесь ее житьем-бытьем поглубже, а санкцию на обыск, когда придет время, я дам.

Аверкин достал из стола какие-то бумаги и углубился в их изучение. Бакулев и Вершинин поняли, что разговор окончен и вышли вместе.

— Вячеслав Владимирович, прости ты меня, если можешь. Засомневался в тебе, каюсь, виноват, — сконфуженно сказал Бакулев, когда они вышли в коридор.

— Ладно, чего уж там. Будем считать инцидент исчерпанным. Но…

— Что но? — Бакулев остановился.

— Но… — продолжал Вершинин, — в качестве компенсации за причиненный мне моральный ущерб с вас причитается как минимум внеочередной классный чип.

Бакулев с облегчением рассмеялся, будто с сердца у него сняли тяжелый груз.

Вершинин хотел уж было заглянуть к Салганнику и рассказать ему о своих перипетиях, но вдруг ему пришла в голову беспокойная мысль. Кое-как он натянул на себя плащ и, не разбирая дороги, помчался домой. Путь, на который ему требовалось минут десять, в этот раз был преодолен за пять. Вячеслав вбежал в подъезд своего дома и дрожащими руками стал открывать почтовый ящик. Он оказался пустым. Вершинин птицей взлетел наверх и приник ухом к двери. За ней Светлана что-то весело напевала.

Лицо Потемкина внушало симпатию. Глаза смотрели прямо и уверенно, как у человека, не чувствующего за собой никакой вины. Несмотря на это. Вершинин почувствовал, что перед ним находится именно тот человек, встречи с которым он ждал давно. В парне чувствовались вызов, бесшабашная смелость и обостренное чувство собственного достоинства. Именно его упорно укрывал Субботин и многие другие, которых он сумел связать круговой порукой, внушить им свое собственное понятие благородства и товарищества.

«Кто же ты, парень? — думал Вячеслав. — Какие жизненные перипетии привели тебя сюда?»

Он доброжелательно улыбнулся Потемкину. Тот холодно на него покосился. Ему, видимо, было не по себе от того, что за дверью стояли двое милиционеров.

— Здравствуй, Володя, — мягко сказал Вершинин.

— Здравствуйте, — высокомерно ответил тот, возмущенный фамильярностью.

Вершинин сделал вид, что не замечает его состояния, и так же спокойно продолжал беседу.

— Вот мы и встретились, Володя. Ты ведь знаешь, что мы должны были обязательно встретиться. Верно ведь?

— Я вам не Володя, а Владимир Сергеевич, — вызывающе ответил тот, — и давайте обойдемся без загадок, ответы на которые известны заранее. Или мы в кошки-мышки играем?

«Гипертрофированное самолюбие… Считает обращение на «ты» унизительным, — подумал Вершинин. — Интересно, как он держится со своими приятелями: свысока или ровней? Скорее всего, свысока, разве такой допустит фамильярность?»

— Где трудитесь сейчас? — для вида спросил Вячеслав, хотя знал, что тот давно не работает.

— Временно не работаю. Готовлюсь к службе в армии.

— Когда призывают?

— Наверное, осенью.

Вершинин загнул восемь пальцев и покачал головой.

— К двум месяцам, которые вы уже не работаете, прибавить шесть — получается восемь. Многовато для подготовки.

— А я не устал, — грубо отрезал тот.

— По-моему, лучше поработать до армии, ведь шесть месяцев не шутка. Вам могут не позволить столько бездельничать.

— Кто? Кто не позволит?

— Милиция. Есть закон о тунеядцах.

— Закон вам знать надо, а зачем он мне? И так много информации получаем: радио, телевидение, газеты. Разве за всем уследишь?

— А как же основы советского права? Ведь изучали в школе. И в юридический хотели поступить.

— Изучал, — вяло ответил тот. — Того нельзя, другого нельзя. За то год, за другое — пять. Вся и наука. На юридический поступать я теперь раздумал.