Юрий Тихонов - Следствием установлено…

Вершинин осторожно сгреб в сторону сено. Под ним разметался во сне парнишка, как две капли воды похожий на Глухову. Щеки его рдели.

— Витя, эй, Витя, — вставай, — легонько толкнул его в плечо Вячеслав.

Тот открыл глаза и мгновение рассматривал незнакомца. Потом стремительно вскочил и кинулся к лестнице, но заметил там Гагулина и остановился как вкопанный. Затем отряхнулся от сена и презрительно посмотрел на приятеля. Добродушное его лицо исказила гримаса злобы.

— Ну, гад, продал все-таки. Гляди теперь…

— Спокойно, Виктор, спокойно, — прервал его Вершинин. — Никто тебя не покупал и не продавал. Пора кончать бегать от самого себя. Бесполезно, все равно не убежишь.

Тот промолчал, протирая рукавом заспанные глаза.

— Ну, да ладно. Собирай пожитки. Пора в путь.

Не сопротивляясь, Виктор вытащил из сена железную коробку с бренчащим содержимым, видимо, остатками копилки, и складной нож. Эти вещи он деловито рассовал по карманам и, шмыгнув носом, двинулся за Вершининым. Бежать он не пытался. Вячеслав отправил Гагулина вперед, а сам остался наедине с Глуховым.

— Ну, трубочист, — спросил он паренька, — сколько еще бегать собираешься?

Тот настороженно промолчал.

— Давай, Витек, знакомиться, — предложил Вершинин, подавая ему руку, и назвал себя.

Глухов сконфуженно вытер грязную руку о полу пальто и подал ее следователю.

— Ну так как? — повторил вопрос Вячеслав. — Сколько еще будешь по сараям скрываться? Или уже надоело?

— Надоело, — признался Виктор.

— Тогда почему домой не возвращаешься?

— Хм. Посадите.

— Есть за что?

Парнишка пожал плечами.

— Ты пойми, Витя, — повернув его к себе лицом, сказал Вершинин. — Долго здесь не пробудешь. Все равно придется возвращаться домой. Ну а сидеть тебе или нет — вопрос сложный. Натворил — надо отвечать. Невиновен — никто тебя и пальцем не тронет. И потом, ты напрасно думаешь, что мы за любое преступление сразу хватаем и в тюрьму. Ерунда. Да тюрьма и не самое страшное. Страшнее — ответ перед собственной совестью держать, а его держать придется.

Вершинин смолк, заметив, что плечи парня задергались и раздалось странное хлюпанье. Вячеслав подцепил его за подборок. Слезы, стекавшие градом из наивных голубых глаз, казалось, шипели, на пунцовых щеках. Толстые, безвольные губы отвисли.

«Дуняша, ты Дуняша, — с состраданием подумал Вершинин, разглядывая простоватую физиономию Глухова, — тебе б у мамки под подолом сидеть, а ты в разбойников играешь».

— Я не убивал Ханыгу, — выдавил сквозь слезы тот.

— Тогда зачем прятался, Витя?

— Боялся. В тот вечер мы с Ханыгой, Шестаковым, значит, выпили беленького и на вокзал подались. На вокзале к нам подвалил Ханыгин дружок, Лешкой, кажется, зовут. Постояли вместе. Ханыга — он заводной, ему еще выпить захотелось, а в кармане пусто. Пошли мы, значит, по перрону, смотрим — двое пьяных парней стоят. Еле на ногах держатся. «Пощупаем их», — предложил Шестаков. Приблизились к ним, он и говорит одному, который ростом повыше: «Дай рубль». Тот послал его подальше. Тогда Ханыга сдернул с него шапку меховую и кожаные перчатки снял. Те двое испугались, хмель, наверно, вышибло. Я все время рядом стоял, уйти боялся — Ханыга потом пришибет. Ушли мы, а те двое остались. Потом услышал — Шестакова убили, сразу испугался. Подумал: следствие вести будут, докопаются до шапки с перчатками. Потом, как узнал, что милиция мной интересуется, — сбежал.

«Вот отпала и эта версия, — устало подумал Вершинин, не сомневаясь в правдивости рассказа Виктора, — но зато появилась другая. Надо искать тех, кого Ханыга ограбил». Вдруг его словно осенило: «А не те ли это, одного из которых мы разыскиваем по заводам?»

— В какое время это случилось? — заинтересованно спросил он.

— Часов в десять, начале одиннадцатого вечера, — после некоторого раздумья ответил Глухов.

«Приблизительно за час до убийства, — пронеслась мысль, — вполне может подойти».

— Скажи, пожалуйста, как выглядели эти ребята?

— Обыкновенно… Один пониже ростом, темнолицый, вроде зубы у него были редкие или вообще впереди зуба не было, а другой, кажется, блондин с большим носом. У него как раз Ханыга шапку с перчатками и отнял.

Вершинин вспомнил показания свидетеля, обратившего внимание в день убийства на двух парней с перрона вокзала. Приметы сходились.

— Ладно, Витя, пойдем в машину, — сказал он успокоительным тоном, — а на Олега брось сердиться. После поймешь, что он поступил правильно, по-товарищески. А знаешь, как он за тебя заступался. Ведь мы-то, честно говоря, тебя подозревали в убийстве, а Гагулин уверял, что ты на такое не способен.