Татьяна Степанова - Валькирия в черном

Все равно что-то тут не так, что-то не сходится.

– Уберите фонари, – попросила Катя, подошла к сжавшейся в комок девочке. – Виола, послушай меня, пожалуйста. Давай поговорим.

Виола сползла вниз по стене. Кате пришлось тоже опуститься на грязный пол.

– Виола, это очень серьезное дело.

Девочка дышала алкоголем.

– Виола, мы думаем, что это ты отравила сестер и отравила Лопахина, военного, майора, жившего тут, на даче в Баковке. Ты же его знала. Врать бесполезно, мы видели вашу переписку по электронной почте. У вас были с ним отношения, сначала виртуально, а потом…

– Дрянь он, – Виола моргнула как сова. – А что мне делать, хотелось все по-настоящему узнать, попробовать… все по-взрослому… со взрослым. Я ведь умираю, а он не хочет ничего замечать, она околдовала его, только ее одну он и видит, только ее любит.

– О ком ты говоришь? Кто ОНА?

– О матери, она же в тюрьме, у вас. А он… видите, какой он? Только пьет теперь, грозился застрелиться с горя. А я… я так люблю его, – Виола смотрела на Киселева. – Я ему никогда не была нужна. Если ты не нужен, что остается, кроме чертова Интернета. Там, на этих сайтах, сплошные извращенцы.

– Это ты при встрече подменила лекарство Лопахину? Он умер в своей машине.

Виола посмотрела на Катю.

– И сестер? Это ты сделала?

– Я ничего не делала.

– Виола, не лги. Признайся. Вот увидишь, сразу станет легче.

Это веско сказал полковник Гущин. Отдышавшись, он снова взял руководство в свои, еще предательски дрожавшие после драки с могучим противником руки.

– Я никого не убивала!

– Не лги нам! Я все про тебя знаю. Крутила в Интернете с ним. А потом там, на даче, вечером во время вашего свидания подменила ему в его шприце инсулин ядом.

– Да я ничего не делала! Это Филя сказала, что он чертов педофил!

– Офелия? Вы что, были у него там, на даче, вдвоем? – спросила Катя.

– Да, я хотела встретиться… он так настаивал в чате, и я согласилась, а потом в последний момент струсила. И Филя сказала, что пойдет со мной. Он сначала там, на даче, слегка обалдел, а потом даже обрадовался, что мы вдвоем. Музыку включил, мы вина выпили. А затем он в такой раж вошел, возбудился, и… мы сразу оттуда сбежали. И я больше никогда… Павлик, я больше никогда так не стану делать… И тогда с ним тоже ничего не было.

– Где Офелия? – спросила Катя.

– Она там.

– Где там?

– Дома, у себя в комнате. Я хотела с ней поговорить, но она снова заперлась. Сказала, чтобы мы все оставили ее в покое.

Глава 57

Несколько оперативников остались в сторожке караулить задержанных. На Киселева пригрозили надеть наручники, но он затих.

Гущин и Катя побежали через сад к дому.

– Мы же все там обыскали, Федор Матвеевич, там никого.

– Мы не поднимались наверх.

Войти в этот темный пустой мертвый дом снова… Кате почудилось, что открывается не дверь входная, а плита могильного склепа.

С отчаянно колотящимся сердцем в груди она ринулась через холл к лестнице на второй этаж.

– Федор Матвеевич, скорее!

Грузный Гущин тяжело пыхтел, карабкаясь по ступенькам.

Коридор.

Темнота.

Пятно света.

– Офелия! – крикнула Катя.

В мертвом доме не отозвалось даже эхо. Лишь тень мелькнула и пропала в большом зеркале на стене, будто кто-то оттуда из зазеркалья приблизился, прильнул к стеклу с той стороны, словно к киноэкрану, чтобы попытаться различить происходящее.

Как мечутся эти двое в душном узком коридоре, как пятно света от жалкого фонаря шарит по стенам, упираясь в закрытые двери и пустые углы.

Тихо, тихо…

Не надо кричать…

– Офелия! – крикнула Катя.

Тихо, тихо… безмолвие, как петля, захлестнувшая горло, отчаяние, как кляп, забивший рот.

– Офелия!

Гущин распахивал двери комнат. Пустые, нежилые, чисто убранные гостевые спальни. И вот комната с розовыми обоями, с кроватью, застланной розовым атласным покрывалом, с мягким ковром и плюшевым медведем на тумбочке у изголовья.

– Ее тут нет, неужели сбежала?

– Федор Матвеевич, я, конечно, могу ошибаться, но это комната Гертруды, – Катя вышла в коридор, попробовала открыть дверь комнаты напротив.

Заперто.

– Офелия, открой!

Тихо, тихо… что же вы так кричите…

Не шумите, вы ведь все еще там, в просмотровом кинозале, и проектор стрекочет как мертвая цикада, и это всего лишь кино, хроника событий, чужих смертей, чужих страстей, чужой жизни, которую кто-то запечатлел, создал.

Не в назидание, нет.