Леонид Мендельсон - Пятый угол

Последние дни он жил и действовал на «автопилоте»: события подсказывали почти единственную, на тот момент, стратегию поведения, и оставалось лишь принимать оптимальные, с его точки зрения, тактические решения. Со стороны, вероятно, он выглядел слишком прагматичным или черствым, человеком без нервов. Накапливалось ощущение, что отношения с членами семьи, начавшие было теплеть со дня его приезда, вернулись ко вновь настороженным. Можно найти этому объективное или субъективное объяснение, но факт остается фактом: Роберт не дает о себе знать, хотя, как ему казалось, у них сложились доверительные отношения; Бен с супругой не проявляют родственного рвения, да и Беверли, которая раньше звонила по два-три раза в день, не проявляется, если не считать вечера в ресторане по его инициативе.

Все, конечно, так. Но не слишком ли болезненно он воспринимает реальную ситуацию? После такого удара каждый из родственников замкнулся в самом себе, и это — вполне естественная реакция. И каждый из них вправе чувствовать себя самым несчастным и обижаться, как и он, на недостаточное внимание к своей персоне. При таком раскладе он не вправе ожидать повышенного внимания к себе, и, более того, инициатива с его стороны будет расценена как само собой разумеющее. Почему? Да потому, что он самый дальний из родственников, и не только по генеалогическому древу, а как новоявленный и, по логике, — травмированный менее всех. Ну, а если смотреть правде в глаза, его приезд стал спусковым крючком для семейной трагедии. Так что, при всей физической и моральной усталости, поплакаться на груди не у кого.

Пришли ли эти мысли к нему наяву или уже во сне — Наум не мог бы определить: он спал глубоким сном, сидя в кресле; сознание медленно возвращалось под настойчивую трель телефонного звонка.

- Мистер Вольский, вы хотели поговорить с братом? Он освободился.

- Добрый день, Бен. Как у тебя сегодня расписан день? Есть для меня несколько минут?

- Когда тебе удобно?

- Через два часа буду в Оксфорде.

- Жду.

Наум не мог бы сказать, что кузен выглядит лучше, чем три дня назад — осунувшийся и бледный, он встал для приветствия.

- Что-нибудь выпьешь?

- Спасибо, не сейчас. Сначала — дело. Что скажешь о моей находке? Почему молчишь?

- О чем ты? — искренне удивился Бен.

- Ты хочешь сказать, что Джон не поделился с тобой столь важным событием?

- Он болен. Со слов Мерин — нервное перенапряжение.

- И не мудрено: такая эмоциональная операция чревата последствиями и для более молодых людей.

- Пожалуйста, не нагружай меня новыми проблемами! Со старыми бы разделаться. Нервы совсем не в порядке. Если ты не хочешь, я сам немного выпью.

Стоя у бара, спиной к Науму, Бен принял дозу алкоголя; постояв в той же позе не менее минуты, вернулся к столу.

- Так что вы с Джоном раскопали?

- И часто ты стал пользоваться этим допингом?

- Хотелось бы реже, но ты не ответил на мой вопрос.

Слушал Бен внимательно, делая пометки в блокноте, уточняя детали и требуя подробности.

- Это все, Наум, ничего не хочешь добавить? Нет? Тогда ответь на два вопроса: почему ты вновь обошел меня, и по какой причине так стремился встретиться с комиссаром?

- Ты прав, требуя разъяснения, только это не два вопроса, а один. Скажи, пожалуйста, что бы ты, как адвокат, должен был предпринять, получив документ?

Бен молчал, лишь несколько складок пролегли между бровями, а взгляд сосредоточился на собеседнике.

- Я сам отвечу: немедленно передать документ в Ярд и ответить комиссару на несколько малоприятных вопросов. Например, знал ли уважаемый мистер Вольский о секрете шахматной доски? Если не вы, то кто-нибудь другой? Или, более того — знали, что документ покоится в ней, но не сообщили? А какова вероятность, что пока ты мило беседуешь в управлении, какой-нибудь бравый сержант по свежим следам не вытрясает показания из обитателей виллы, и ненароком выясняется о посещении двоими из них квартиры в Лондоне? Впрочем, ты лучше меня представляешь возможности английских детективов. Хочешь возразить, что все эти малоприятные процедуры еще могут иметь место в ближайшей перспективе? Да, не исключено. Но уже по другому сценарию: комиссар получил заверения о моем единоличном авторстве на «открытие» и осознал, что он не первый, кому стала известна эта приятная новость, а посему уже бесполезно торопиться. Подтверждение тому — отсутствие активных действий с их стороны, хотя минули уже сутки.

- И все же, почему не поставил меня в известность сразу, не показал документ, не посоветовался?