Владимир Чванов - Соучастие

— На этот раз все как у людей. Работал как бульдозер. Лопату для плана, вторую для пайки, третью — на радость начальству. Вот и вышло досрочно. Заслужил, — Валетов держался независимо.

— Сознательный жулик пошел, — со значением сказал Арсентьев.

Уже первые минуты, первые ответы показали, что Валетов смирился с задержанием. Невинный человек или «честный» вор сказал бы сразу: «За что задержали? Если есть улики — давайте!» Но Валетов этих слов не произносил.

— У вас не первая судимость. Считай — рецидивист, — бросил Арсентьев.

На лицо Валетова легла тень.

— Те не в счет. Они в малолетстве были. Уже временем погашены. Теперь забота одна — шкуру беречь.

— Благое желание! — согласился Арсентьев. — Так начинайте. Доказывать вину или сами правду расскажете? — поинтересовался он.

— Так уж сразу и рассказывать? По частям правду-то или сразу? — усмехнулся Валетов. — Начальник, правда — штука серьезная. Она для меня керосином пахнет, годами обломится. Приоткройте козыри…

— Всему свое время. Сначала послушаю, что вы скажете.

Валетов взял новую сигарету и жадно затянулся. Он хорошо знал, как надо вести себя на допросе и как отвечать в такой ситуации.

— Ладно, начальник, зачем нам портить отношения? Я человек покладистый. Повязали с поличным — бодаться нечего. Киндермат вы мне сделали. Давайте бумагу. Чистосердечное признание писать буду. Суд примет в расчет. В законе об этом сказано. Такой поплавок упускать нельзя. Время — деньги!

— Время — жизнь, — уточнил Арсентьев. — Насчет чистосердечного признания правильно решили. Начало разумное. Излагайте. — Он протянул ему несколько листов. — Но примите к сведению, я знаю о вас больше, чем вы предполагаете. Можете поверить.

Валетов на какой-то миг поднял глаза.

— Я в жизни верил нечасто. Когда пошел в школу, когда сел, когда освободился… Попробую поверить и вам. — Он стал писать быстро, не раздумывая, словно выполнял давно решенное дело.

— Вот и все мои грехи… — он положил ручку.

Арсентьев взял протянутый лист, неторопливо прочитал скупые строки. Четким, красивым почерком Валетов довольно толково написал о кражах у Лисовского и Архипова. О краже у Школьникова — ни слова. «Он не знает, что его фотокарточка опознана еще одним потерпевшим, что часть ценностей обнаружена в квартире, где он жил, что час назад в соседних кабинетах Портнов и Тарголадзе дали изобличающие его показания», — отметил про себя Арсентьев.

Валетов совсем было успокоился и смотрел с неподдельной искренностью.

— Так! — Арсентьев положил на стол лист. — И это все?

— Все! Теперь я чист, как капля воды. Клянусь! — И посмотрел, как будет реагировать Арсентьев. — Если соврал — пусть меня в решете утопят…

— Легко клянетесь. Откровенно говоря, не ожидал, что вы такой скромный. Ничего дополнить не желаете?

Валетов несколько дольше обычного задержал взгляд на Арсентьеве.

— Ничего, — твердо ответил он. — Не верите?

— На слово верить вашему брату работа не позволяет.

Спокойствие Валетова несколько померкло. На какое-то мгновение он даже закрыл глаза. Ему было не по себе. Арсентьев не задал ни одного из главных вопросов. Не интересовался соучастниками, не спрашивал, где краденые вещи, ни слова о том, как вышел он на квартиры потерпевших. Хотя бы полунамек. Допрос шел не в «лоб». В этом был определенный смысл. Хладнокровие Арсентьева сбивало с толку.

Валетов сидел нахохлившись, неподвижным взглядом смотрел на розовеющее от вечернего заката небо. По крыше соседнего дома одиноко расхаживал голубь. И он задумал — если эта сизая птица еще минуту не взлетит, то все обойдется, уладится и куковать в колонии особенно не придется. Но голубь стрелой ринулся вниз. Маленькая надежда угасла.

— Можете не сомневаться. Я написал все точно. Других грешков за мной нет. Похоже, раскалывать теперь будете? — губы растянулись в насмешливую ниточку.

— Если дозрели до правды, расскажете сами, — осадил его Арсентьев. — Чем скорее, тем лучше. Чего за пазухой прятать?

— У каждого своя правда…

Валетов силился угадать, что известно о его делах Арсентьеву. Подмывало спросить: «А что, собственно, вы знаете обо мне?» И не сдержался:

— Вы-то ведь тоже помалкиваете. Я сам о себе больше ничего не знаю! Что вы знаете обо мне? Где факты? — Чувствовал, что дерзит, но оправдывал себя: «Моя ставка — свобода». Продолжил громко: — Я вор «в законе». Мое слово…

— Достаточно об этом! — прервал Валетова Арсентьев. — Я уважаю людей, которые свое слово ценят. Только не всякий говорящий о правде правдой живет. А насчет того, что «в законе» и не салага, я, грешным делом, тоже думал так. Теперь понял — боитесь вы, Валетов, даже слишком. За ложь прячетесь. Надо бы вам знать, что ложь лишь душу тревожит, но расплаты не снимает. — Он отодвинул бланк протокола допроса. — А факты? Вы, Валетов, следов в Москве после срока оставили много. Обойдемся и без ваших признаний.