Владимир Чванов - Соучастие

— Оцените ее сами в исковом заявлении.

Лисовский в смущении покусал губы.

Начались уточняющие вопросы.

А р с е н т ь е в: Вы заперли дверь квартиры на два замка?

Л и с о в с к и й: Да. И каждый на два оборота.

А р с е н т ь е в: В квартире вы обнаружили беспорядок?

Л и с о в с к и й: Нет! Я этого не заметил…

А р с е н т ь е в: Вы были в обеих комнатах?

Л и с о в с к и й: Я был в столовой и на кухне. В спальню не заходил.

А р с е н т ь е в: Откуда пропали вещи и ценности?

Л и с о в с к и й: Основная их часть была в спальне.

А р с е н т ь е в: Дверь в спальню была распахнута или прикрыта?

Л и с о в с к и й: По-моему, прикрыта.

А р с е н т ь е в: Когда вы были в столовой, не слышали ли звука замка входной двери?

Л и с о в с к и й: Нет… Хотя был какой-то щелчок. Возможно, это выключился холодильник.

Арсентьев удовлетворенно кивнул и сделал очередную запись в своем блокноте.

А р с е н т ь е в: Не связываете ли вы случившееся с покупкой камеи?

Л и с о в с к и й: Нет. Ее стоимость невысока.

А р с е н т ь е в: Не раздавались ли в последние дни странные телефонные звонки?

Л и с о в с к и й: Звонки были. Спрашивали контору, магазин, незнакомых людей. Но это обычно. Видимо, путают номера.

А р с е н т ь е в: Вы можете назвать приметы преступника?

Л и с о в с к и й: К тому, что я сказал, могу добавить следующее: волосы темные, короткие, глаза черные. Над бровью горизонтальный шрам. Одет в коричневую спортивную куртку, сиреневую рубашку.

А р с е н т ь е в: Могли бы его опознать?

Л и с о в с к и й: Не только опознать, но и по памяти нарисовать его портрет… Да, еще одна деталь. У него на левой кисти татуировка. Слово ТУЗ. Наверное, это начальные буквы его фамилии, имени, отчества. Думаю, это поможет.

Арсентьев сделал пометку в блокноте.

— И все же странно… Трудно понять…

— Что?

— Почему вы до сих пор не заявили? Вы же заинтересованы в своих вещах! Как-то не сходятся концы с концами. Вы затрудняете нашу работу…

Лисовский никак не среагировал. Арсентьев, не получив ответа, задал вопрос вновь. Было видно, что его настойчивость поставила Лисовского в трудное положение. Он встал, подошел к серванту, за стеклом которого сверкал хрусталь. Нервно сжал ладони. Повернувшись к Арсентьеву, проговорил уклончиво, неохотно, подчеркнуто сдержанным тоном:

— Поймите, неловко расписываться в своей глупости, в мужской несообразительности. Я и сейчас чувствую себя дурак дураком… — Он конфузливо рассмеялся и… замолчал. Случайно или преднамеренно Лисовский к сказанному не счел нужным прибавить ни одного слова?

Молчал до тех пор, пока Арсентьев не сказал:

— Извините за настойчивость, но мой вопрос рабочий, профессиональный. Уж очень нелепо, нелогично… Так легко относиться к своим весьма ценным вещам?

На какое-то время в комнате наступила тишина. Арсентьев все больше склонялся к тому, что потерпевший ведет себя не слишком откровенно.

— Вы обещали сказать правду. Неудобно сомневаться в словах солидного человека…

Лисовский сел напротив Арсентьева подчеркнуто прямо и с обидой в голосе спросил:

— Это допрос?

— Я не пишу протокол. Прошу лишь внести ясность и помочь нам успешно приступить к розыску. В конце концов и у вас должно быть простое человеческое соучастие к судьбам других людей, их спокойствию. Преступник-то ведь разгуливает… Будьте откровенны!

Лисовский обладал завидной выдержкой. И все же можно было заметить, что самообладание достается ему непросто.

После некоторого колебания, словно собравшись с духом, он махнул рукой и сказал:

— Вы правы. Мне в прятки играть не подобает. Расскажу все как есть. Но пусть кое-что останется между нами… Я хочу спокойно жить, — теперь он уже явно волновался.

— ???

— У меня пропали три суздальских таблетки…

— Я вас плохо понимаю…

— Это маленькие двусторонние иконы. Благовещение, Иоанн Предтеча в пустыне, Нерукотворный спас…

— Вы верующий?

— Ну что вы!

— Тогда зачем же вам иконы? — удивился Арсентьев.

— Мода! — вырвалось у Лисовского. Было ясно, что он не задумывался в поисках слов. — Нет, о чем я говорю! — Губы скривились в извиняющейся улыбке. — Купил их случайно. У антикварного магазина.

— За сколько?

— За полторы тысячи. XVII—XVIII век… Я могу надеяться, что это не скомпрометирует меня? — Сейчас его мягкий баритон звучал озабоченно. Стало ясно, что все это время он раздумывал не о пропаже вещей, а о факте покупки икон.

Минут через пять Лисовский протянул Арсентьеву листок бумаги с нарисованным портретом преступника.