Майкл Коллинз - Потерянные души

Вечер завершился допросом Бобби Джеймса: мне пришлось отнестись к розыгрышу как к реальному событию. Работавший с нами Арнольд Фишер, полицейский торгового центра, должен был выяснить, в каких домах Бобби получал выкупы. Парня сфотографировали с яблоком и бритвой. Этот образ станет теперь для нашего городка символом Хэллоуина, одним из знаков покидающего нас наивного простодушия. Меня всегда занимал вопрос, каким образом носители порока проникают в наши души, как они вынюхивают подоплеку наших жизней, предвосхищают наше падение.

Макс пускал слюни над своей миской. Черная морда возила миску по полу, мелькал темно-розовый язык. На столе лежал номер «Нэшнл энкуайерер», который я прихватил в супермаркете, с заметкой о нью-йоркском продавце хот-догов, который снял дверцу с микроволновки и за несколько месяцев испек свою руку изнутри кнаружи.

Именно так я мог бы описать свой брак.

Я зевнул и поднялся на ноги. Впереди было несколько дней отгула — запланированный отдых в моей охотничьей хижине. Пора отправляться спать. Но пока Макс справлял нужду в холодном ночном дворе, мне позвонили о пропавшей девочке.

Диспетчер, Лойс Гейнс, сказала, что, по ее мнению, тут какая-то путаница, — скорее всего, девочка решила переночевать у подружки, как-никак это Хэллоуин.

Я просто слушал ее.

— Мне очень жаль беспокоить тебя, Лоренс, но ты оглянуться не успеешь, как снова вернешься в постель, — тараторила она. — Девчонка наверняка спит в чьем-то доме. Просто зашла туда следом за другими детьми, только и всего.

Но в ее голосе что-то было не так. И я спросил:

— Сколько ей лет?

Лойс чуть-чуть замешкалась:

— Три года.

— Ты думаешь, трехлетний ребенок мог где-то незаметно остаться на ночь?

Лойс ответила не сразу:

— В этих костюмах и масках кто кого узнает?

— Чей это ребенок? — спросил я.

— Я ее не знаю… Какая-то женщина, живет одна, у нее квартира в старом доме на Ист-Пайн.

Почему-то я уже тогда понял, что эта девочка исчезла вовсе не потому, что осталась где-то переночевать.

Я поежился от ночного холода и открыл дверцу машины. Теперь смеркалось рано. Переход на летнее время попросту отнял у нас час дневного света.

В доме лаял Макс. Оставаясь один, он мучился страхом разлуки и мочился на пол. Я все еще слышал его, когда задним ходом выезжал на улицу. Следовало бы снова отвести пса в подвал, но я этого не сделал. Время от времени ко мне приходили возмущенные соседи, обвиняя меня в дурном обращении с животным. В некотором смысле наш развод хуже всего сказался на Максе — ведь на время моего дежурства он оказывался запертым в подвале.

Мне не хотелось искать ночью пропавшую девочку. Я ждал звонка диспетчера — мол, произошла ошибка, — но не дождался. Мне иногда кажется, что, если пересказать случившееся как следует, я смогу его изменить и результат окажется совершенно иным.

Я припарковался позади мэрии. Мэр уже сидел там, все еще не переменив костюма, в котором раздавал подарки. Он пил черный кофе. Я увидел его сквозь стекло в кабинете шефа; там же находились сам шеф — он говорил по телефону — и его секретарша — с бигуди в волосах, но без маскарадного костюма, из-за чего она выглядела еще более жалкой.

Мэр что-то громко вещал, а секретарша шефа печатала за ним. Местная газета ждала заявления главы города.

Когда я вошел, Лойс сообщила, что Арнольд Фишер опрашивает сейчас мать девочки у нее на квартире, поскольку он живет поблизости.

— Мать пьяна… то есть пьяней некуда, — добавила Лойс.

В жестком свете комнаты отдыха, которая превратилась в командный пост, поскольку там стояла кофеварка, мы выработали примерный план поиска. Некоторые члены добровольной пожарной дружины были уже наготове.

Арнольд Фишер появился примерно к середине совещания и сообщил, что мать потеряла сознание и ее спешно увезли в окружную больницу. Он сказал, что у нее дома были амфетамины и она наглоталась их вместе со спиртным. Пока он говорил, пар от кофе клубился у его подбородка. Из-под формы Фишера выглядывала пижама в голубую полоску.

Из клочков информации, которые он сумел выудить у матери, мы узнали, что малышка обходила дома вместе с соседскими детьми и они привели ее домой в половине девятого. Мать сказала, что уложила девочку спать в самом начале десятого, а затем и сама уснула, — при этом она призналась, что пила весь вечер. Проснулась она от холодного сквозняка. Было без четверти одиннадцать. Дверь была нараспашку. Она держала ее полуоткрытой для ребят, собиравших выкупы, а потом забыла запереть.