Андрей Константинов - Полукровка. Эхо проклятия

Она бессильно опустила руки, дала повалить себя на кровать. «Сама виновата… Дура… дура… дура…» — стучало у нее в висках. Толстая рука судорожно шарила у нее под платьем, задирала подол до ушей.

Самсут закрыла глаза.

«Сейчас меня вырвет прямо на этого вонючего козла…» Эта мысль почему-то вызвала у нее приступ истерического, икающего смеха.

— Давай-давай, красавица… — пыхтел Мамедов, вдавливая ее в матрас своим толстым потным животом. — Сделай хорошо, давай, да…

Все кончилось не успев толком начаться. Мамедов отвалился от нее, дыша часто и хрипло. Его необъятное пузо ходило ходуном.

Самсут приподнялась, поддерживая подол и с омерзением ощущая отвратительную слизь на бедрах, на тонкой полоске трусиков. «Даже „танго“ стащить не успел, половой гигант! — с облегчением подумала она. — Ладно, мы свое отработали, пора и честь знать…» Неслышно ступая по ковру, она двинулась по комнате в поисках душа.

— Ты куда, драгоценная? — послышалось с кровати. — Еще не повеселились, да? Гусейн отдохнет немного — и повторим, да?

Он протянул волосатые руки и вновь повалил Самсут на кровать. На сей раз сверху оказалась она.

— Ребят позовем, вместе веселей, да? — пыхтел Гусейн, покрывая ее лицо слюнявыми поцелуями. — Втроем любишь? Вчетвером любишь, да?.. Один сверху, один снизу, один по-французски…

Это было уже слишком. В голове Самсут что-то щелкнуло: стиснув зубы, она одной рукой стала отдирать от себя лицо Гусейна, а другой, выгнувшись назад, потянула со столика, стоявшего около окна, подсвечник…

В удар она вложила всю свою обиду, все унижение от обмана, всю боль за испорченный праздник острова любви. Послышался непереносимый для слуха нормального человека хруст, Гусейн прохрипел и стал оползать, цепляясь за ее одежду.

«Теперь — только в окно!» Самсут наклонилась, пытаясь рассмотреть место под окнами — там чернели какие-то стриженые кусты, и она, не позволяя себе рассуждать и рассчитывать, прыгнула вниз.

К ее удивлению, она лишь слегка рассадила себе руки и ноги. Надо к морю, к морю, а там по берегу, на суше она запутается в дорогах, а с моря должно быть видно зарево Пафоса. И она побежала, побежала прямо на отдаленный шум волн, а в голове ее вдруг всплыло окончание печальной песенки:

«Кости хруст… кости хруст… Господи, неужели я убила его?!»

Но до моря она добежать не успела, ибо дорогу ей внезапно перекрыла высокая ограда, видимо, уже другой виллы. Она метнулась вдоль нее и с ужасом услышала, как за спиной шумят голоса погони, а все вокруг уже заливает робкое предвестие зари. Это конец, сейчас они схватят ее, как затравленную мышь, и страшно даже представить, что будет дальше…

— Господи, помоги! — вдруг вырвалось у нее, и на секунду мелькнуло укоризненное лицо Карины, такое, каким оно было, когда расстроенная подруга уходила на открытие Армянской церкви без нее. В этот момент Самсут добежала до края ограды и едва не ударилась о капот стоявшей машины.

— О, это вы, вот так встреча! — Этот дикий акцент она узнала бы из тысячи. Тот самый молодой таксист, который в первый день ее пребывания на Кипре рассказывал про Каллипигу и советовал не заказывать мезе. — Вижу, у вас проблемы? Быстрее же, в машину!

Самсут буквально влетела на заднее сиденье, после чего с громким стуком и едва не отдавив ей пальцы, дверца захлопнулась снаружи. Желтый «Крайслер» взревел и сорвался с места, позволив Самсут услышать лишь дикий крик Эллеона:

— Уехала, вашу мать! Охрана хренова!..

— …Мой вам искренний совет, — прервав молчание, сказал таксист, когда они уже подъезжали к Пафосу, — не связывайтесь здесь с русскими, от них одни неприятности. Вокруг этой чертовой виллы постоянно происходит что-то нехорошее. Ходят слухи, что здесь даже убили нескольких женщин и ночью тайно сбросили со скалы в море. Это своими глазами видел один пастух. Хорошо, я возвращался с барбекю из Колони. А если бы нет?

«А если бы нет?» — эхом отдалось в голове Самсут…

Шофер совершенно невозмутимо гнал машину до самого отеля по голубоватым и пустынным пафосским улицам и, наконец, с шиком развернулся возле «Афродиты».

— Я не ошибся? — ухмыльнулся он, оглядывая растрепанную, в крови и жирных пятнах пассажирку.

— Спасибо. Но… у меня нет денег. Моя сумочка осталась… там.