Инна Бачинская - Шаги по воде

Я сидела на диване с горящим лицом, в ушах моих противно и тонко звенело, пальцы до боли вцепились в жесткую гобеленовую подушку. Мне казалось, что я урод, которого выставили на всеобщее обозрение на ярмарке. Как он посмел! Ради рейтинга своей паршивой передачи он… предал меня! Он не имеет никакого права! Он словно орал своим недоразвитым зрителям – ату урода! Они не знают моего имени? Завтра узнают. Александр Урбан знает, следователь знает, завтра будет знать любая городская свинья. Подонок!

Я бродила по квартире, не находя себе места, чувствуя унижение, как человек, публично получивший пощечину.

Заливистое треньканье дверного звонка заставило меня вздрогнуть. Не спрашивая кто, я распахнула дверь. Александр вошел как ни в чем не бывало и произнес вместо приветствия:

– Господи, как я соскучился!

– А как же моя карма? – ядовито поинтересовалась я, чувствуя, как холодок побежал по спине от звука его голоса.

Но он не услышал. Он прижал меня к себе с такой силой, что затрещали мои бедные ребра.

– Как я соскучился! Я чуть с ума не сошел! – повторял он, целуя мое лицо, волосы, шею. Он терся, как щенок, о мои щеки… У него были сильные руки… твердые губы… И целовался он просто потрясающе…

…Кажется, мы не закрыли входную дверь. Не помню, как мы добрались до спальни… не разнимая рук, не разнимая губ… Мы сбрасывали с себя одежду, помогая друг другу. Он запутался в пуговичках блузки неловкими пальцами, и я, бросившись на помощь, рванула изо всех сил и услышала треск – это рвалась тонкая шелковая ткань…

…Я видела над собой его лицо, искаженное гримасой словно от боли, с закрытыми глазами, почти страшное в свете красного ночника… обнимала его плечи, притягивая к себе и отталкивая прочь… Мы любили друг друга яростно и молча… И только в самом финале он застонал, больно впиваясь в мой рот своими горячими губами, содрогаясь в последних, мощных, уже не подвластных сознанию взлетах и падениях…

На рассвете я спросила:

– Зачем ты это сделал?

Он крепче прижал меня к себе и сказал:

– Ничего не бойся. Моя аудитория и не такое слышала. Это затравка, приглашение к дискуссии… Завтра никто и не вспомнит о тебе, но зато в студию хлынут десятки писем очевидцев с разными историями… – Он рассмеялся.

Объяснение было несколько циничным, но, в общем, я его поняла – живи и давай жить другим. Лежа в кольце его рук, я бы еще и не то приняла и поняла. Мне уже казались странными возмущение и злость, которые я испытала всего лишь несколько часов назад…

– Танцы в темноте , – пробормотала я.

– Танцы в темноте? – повторил он удивленно. – Что это значит?

– Так говорил господин Бьяготти. Отношения между людьми – это танцы в темноте… в том смысле, что никогда не узнаешь человека до конца…

– Никогда не узнаешь, с кем танцуешь… – протянул он задумчиво. – Отлично сказано, хотя и неверно.

– Почему?

– Потому. Я тебя знаю! И ты меня…

– Я тебя? Да я тебя вообще вижу в первый раз… – ответила я. Как-то незаметно мы перешли на «ты».

Он рассмеялся и шлепнул меня ладонью по губам.

Кажется, я уснула. Разбудили меня звуки, долетавшие из кухни: звяканье посуды, хлопанье дверцы холодильника, а над всем этим победительно плыл божественный запах кофе, – Александр возился на кухне с завтраком. Я не спешила вставать. Лежала в постели с закрытыми глазами, улыбаясь до ушей, прислушиваясь к звукам и запахам, испытывая удивительное ощущение гармонии с миром и космической невесомости…

Услышав его шаги рядом, я произнесла, не открывая глаз:

– Черный, крепкий, без сахара, пожалуйста.

– Хорошо, – ответил он, сбрасывая на пол мой синий халат. – Потом!

Поделиться было не с кем. Меня распирало желание кричать на весь мир об Александре, о нашей первой ночи. О том, как… Обо всем! От одной мысли об Александре у меня темнело в глазах и мгновенно пересыхали губы. Я роняла на пол предметы, вызвала к себе бабу Броню, а когда та пришла, удивленно воззрилась на нее – забыла, зачем позвала.

Стас долго грузил меня о преимуществах нового софта, я только и спросила: «Сколько?» Он запнулся, не решаясь произнести цифру. Глаза у него стали собачьи. «Ну?» – подтолкнула я. Он выдохнул цену, и на лице его было написано отчаяние. Он знал, что ему не обломится. Еще вчера не обломилось бы. Но со вчерашнего дня столько всего случилось…