Александр Ольбик - Дублет из коллекции Бонвивана

- Стой! - приказал Пуглов. - Давай разгружаться, глупо мотаться в темноте.

Однако звездного света было достаточно, чтобы вытащить из машины скатку и положить на землю. И хотя они старались не шуметь, лопаты, когда их доставали из багажника, издали противный ночной тишине звук.

Они отнесли труп подальше от дороги и принялись копать яму. Грунт был довольно мягкий, но им мешали корни, на которые они то и дело натыкались штыками лопат. В такие моменты раздавался резкий стук и это их пугало.

- Давай не будем мучиться и забросаем этого мудака валежником, предложил Ройтс. - Какая ему сейчас разница?

- Зато для нас обоих существенная. Нам за это деньги платят.

- Но этот Ножичек меня доконал.

- Давай возьмем немного правее, здесь как будто более мягкий грунт.

- Тебе, Алик, не кажется, что в этом Булонском лесу навалом таких безымянных могил? В прошлом году где-то тут поблизости грибники нашли ногу и руку, причем разных людей.

- Откуда тебе известно, что разных?

- Знакомый мент говорил...банда Хусейна приезжих с Казани трех киллеров порешила...Да и сам Хусейн после куда-то провалился, может, его косточки где-нибудь в этих местах упакованы...

Пахло сырой землей и вереском. Через минут сорок они кончили копать. Глубина ямы была по грудь Пуглову.

С них лил пот. И не столько от работы, сколько от страха, который буквально сочился из них.

Когда наконец, труп вместе с ковром уложили на дно ямы, Ройтс, не сдерживая нервной икоты, взмолился:

- Алик, еще пару минут и я лягу вместе с Ножичком. Гоним отсюда!

Но Пуглов, молча, подцепил лопатой кучку земли и в сердцах бросил ее в яму.

- Давай, Таракаша, быстренько его прироем и...свободны.

- Будь он неладен твой боров Рощинский, - выругался Ройтс и, как заведенный, принялся засыпать могилу. - Ты заметил как он живет? Вроде бы ничего особенного, но рэкет, тем более Нерон, к нищим в гости не ходит.

- Перестань молоть чепуху, пойдем лучше наломаем веток, прикроем это дерьмо...

- Может, заказать этому пикадору венок с ленточкой? К чертям эту панихиду, бежим отсюда.

- Я бы с удовольствием, но у меня почему-то отказали маслы, - у Пуглова и впрямь голос совсем сник и потерял обычную твердость и уверенность. Последний рывок, Игорек, и мы отваливаем.

После того как они натаскали на свежий песок кучу валежника и наломанных сосновых веток, отправились к машине.

В половине третьего они въехали на улицу, где жил Пуглов.

Перед тем как выйти из машины, Альфонс сказал:

- Лопаты выброси где-нибудь по дороге. Завтра созвонимся...

Ройтс начал разворачиваться.

- Игорь, подожди, возьми свою долю, - и Пуглов полез в карман за деньгами.

За первым же поворотом Ройтс остановился и всадил себе двойную дозу "бефорала". Он несколько минут сидел без движения и в его мозгу ворочался разный ассоциативный мусор, который его психика расщепляла так же легко, как поддавалась власти наркотика.

Глава пятая

Ночью Рощинский не сомкнул глаз. "Суслопаров, Суслопаров, - как навязчивое заклинание твердил про себя Владимир Ефимович. - В гробу я тебя видел...Да нет, пожалуй, это ты спишь и видишь меня в гробу..."

Несколько раз он вставал с постели, подходил к двери и долго прислушивался. Потом подступал к окну, забранному шелковой шторой, и там, застыв каменным Буддой, подолгу внимал мельчайшим проявлениям жизни, которая, несмотря ни на что, шевелилась и шебуршала в доме и вовне.

Дважды он снимал с гвоздя "франкот", клал его на согнутые в локтях руки и как малое дитя качал.

Под утро Рощинского сморил сон. Он спал, а рядом, прильнув к бедру, лежал обрез. В случае опасности - откинул одеяло и - стволы в зубы непрошеному гостю...

Рощинский во сне почувствовал сильную загрудинную боль и проснулся. Сердце работало с натугой и частило, словно дятел на сосне. Он долго лежал в темноте и думал о своей никчемной жизни. Она пуста, однообразна и теперь, после налета, еще и очень небезопасна. И как ни странно, последнее обстоятельство немного взбодрило его, влило в жилы изрядную дозу адреналинчика и потому он зажег бра, которое висело над изголовьем и слез с кровати. Пока надевал шлепанцы, прислушивался, но ничего, кроме бешеного тока крови, не расслышал. В первой комнате, куда он пришлепал, увидел маленького мышонка, убегающего под шкаф.

Рощинский подошел к комоду и стал открывать ящики. Он явно что-то искал, для чего ему пришлось выложить все постельное белье. Он нервничал, торопился, руки дрожали, а он, не обращая внимания на боль в сердце, продолжал ворошить то, что с годами накопилось в ящиках. И когда каждый из них был перевернут вверх дном, он понял: то, что он ищет, бесследно исчезло. Видимо, кто-то из грабителей незаметно сумел унести то, что он искал.