Наталья Корнилова - Полет над бездной

– Совершенно напрасно ты сюда пришел, мой друг, – прошипел поляк, – уж не знаю, какой дьявол помог тебе найти меня, но выйти отсюда тебе вряд ли удастся. Я не знаю… вы сами не захотели оставить нас в покое. Единственное, чем могу тебя утешить, – помрешь ты по воле человека, который гораздо лучше того, кто прислал тебя сюда. Винсент! – крикнул он, хищно оскалившись.

Я не ожидала, но избитый мною негр возник рядом, как джинн из бутылки. Быстро очухался!!

– Вот это лихо… – пробормотал Родион, вставая. – Вот это номер…

И тогда – непостижимо ловким движением – Епанчинцев вывернулся из стальных пальцев поляка и оттолкнул того прямо на шкаф с аппаратурой и тут же выхватил пистолет. Но следом в воздухе мелькнуло что-то длинное и прямое, с расплющенным изогнутым концом, и мощнейший удар обрушился на правую кисть агента полковника Платова с зажатым в ней «стволом». Японец коротко вскрикнул, и следующий удар пришелся прямо по его лицу. Он упал на столик, широко раскинув руки, и на рассеченном лбу багровой полосой выступила кровь.

Винсент кинулся на моего босса с битой для бейсбола, его мощнейший удар расколол столик, за которым сидел Родион, надвое. Шульгин едва успел увернуться. Я вынырнула из-за спины босса, и глаза негра свирепо выпучились:

– Ты-ы? Опять ты, сука? Ну, теперь-то ты точна-а попа-а-ала!!

– А вот ты не попадешь, – отвечала я, уворачиваясь от второго удара Винсента, – ты промазал, мой милый копченый, и еще раз… про-ма-жешь!!

Выдыхая последнее слово, я вторично увернулась от смертоносного удара Винсентовой биты и, свято помня истину, что лучшая защита – это нападение, сама перешла в атаку. Я присела и, резко выпрямив ногу, с силой ударила в голень Винсента, там, где кость. Это очень болезненное место, и Винсент получил возможность это почувствовать. Раздался мерзкий хруст, и негр выронил биту, упал, подогнув под себя попорченную конечность, истово воя.

Лежащий на полу Епанчинцев выпучил глаза и глядел на меня с тем выражением, с каким иной шекспировский герой смотрел на тень отца Гамлета. Вишневецкий же коротко выругался и, ринувшись на меня, замахнулся клюшкой для гольфа, но тут же получил от меня такой щедрый пинок в живот, что на ногах не устоял и упал на шкаф с аппаратурой, при этом угодив локтем прямо в дисплей CD-плейера. И тут – с мерзким скрежещущим грохотом – на зал рухнула тьма.

…Я и представить себе не могла, что подобное воздействие на мозг возможно.

Нет, на весь зал бывшего бомбоубежища зазвучала всего лишь композиция когда-то очень известной металл-группы «Pantera», пусть довольно жесткая по звучанию и с замечательным лейтмотивом «Stop! Respect! What did you say?», который с учетом благожелательной интонации, с которой произносились эти слова, может быть переведен на русский примерно так: «Стоять, лошок! Ты че там, типа? Че ты там вякнул?»

Но пропущенная через систему «Станиславский», задействованную, как оказалось (что уж там зацепил локтем пан Гжегош?), почти что на полную мощность, песенка зазвучала как демонический гимн злобе, агрессии и безудержной жестокости…

Винсент, словно оглушенный и придавленный этой титанической мощью, схватился за голову и упал на пол, вездесущий же карлик подскочил к Японцу и начал неистово избивать его очередной гольф-клюшкой, метя в лицо. Танцовщики в самом центре зала, сбитые с тягучего вялого ритма своей оргии, застыли, как изваяния, а потом кто-то из них открыл рот и закричал. Безусловно, это был вопль во всю мощь голосовых связок, но в захлестнувшем зал океане темной ненависти он казался немым разеванием рта рыбой, выброшенной на песок.

Я почувствовала, как закипают мозги. Больше минуты мое сознание не перенесло бы жуткой работы системы. Я поняла, что, если я хочу сохранить жизнь и рассудок, нужно действовать, и немедленно. Я протянула руку, схватила Вишневецкого, по всей видимости, попросту потерявшего сознание от интенсивной психотропной sound-attack’и (звуковой атаки), и поволокла его через весь зал. Родион мощным пинком отшвырнул исходившего злобой карлика, продолжавшего молотить Японца, от свой жертвы.

– Не надо! – заорала я, но он меня, разумеется, не услышал. Я сама себя не услышала.

Убираться отсюда надо было немедленно, потому что в проснувшемся от наркотической спячки и медленно закипавшем зале начинало происходить нечто чудовищное в своей первородной животной жестокости. Впрочем, нет – ни одно животное, даже опьяненная запахом крови голодная гиена, не смогло бы выплеснуть такой сгусток агрессии, которая обуяла сейчас этих больных и по-своему несчастных людей. Я сама почувствовала, как во мне просыпается хищная кошка – та, которую вырастил во мне Акира.