Анна Малышева - Суфлер

– Подруги долго раздумывали, какими инструментами воспользоваться для внесения маленьких капель клея внутрь порезов. Наносить клей кисточкой они сочли малоэффективным. Софья боялась, что мазка будет недостаточно, он не проникнет в грунт и вновь оставит подозрительные пятна на поверхности. Она желала внедрить в прорезанный под слоем краски «карман» довольно значительную каплю бульона.

Еще накануне были принесены из лаборатории разнообразные пипетки, но они оказались совершенно не приспособленными для того, чтобы выполнить такой ловкий трюк. Шприц для инъекций также был отвергнут. При непосредственном проколе оставались пузыри под красочной поверхностью, а прорезанные «карманы» были настолько малы, что даже при самом осторожном нажатии помпы вязкий бульон вытекал наружу и оставлял роковые, очень заметные внешние следы. После того как подруги поставили несколько предварительных неудачных экспериментов на отрезанном уголке холста, Галина вспомнила об отцовской коллекции и взялась позаимствовать у него коробку с инструментами для изготовления фальшивого жемчуга.

– Я дал вам рассмотреть эти инструменты, и вы помните, наверное, что кончики тех стеклянных пипеток изогнуты, некоторые – почти крючкообразно.

Это сделано для того, чтобы промывать спиртом самые труднодоступные места внутри жемчужин, которые бывали иногда сложной формы. Такая пипетка, в отличие от обычной лабораторной, позволяла «посадить в карман» любую жидкую субстанцию в минимальном количестве. Но требовалось принудительное усилие, то есть вдувание, под стать названию грибка-«суфлера».

Подруги, словно одержимые, с муравьиным упорством трудились, обрабатывая картину. Сменяя друг друга, молодые женщины погружали в бульон стеклянные трубочки, слегка втягивая в себя воздух, набирали микродозы бульона и с величайшими предосторожностями вдували его в едва заметные надрезы. Тихонова-младшая вспоминала потом, что это было похоже на колдовской ритуал. Подруги унялись, лишь нашпиговав картину в десятках мест.

– С них пот лился градом, мать вспоминала, что к концу этого процесса она и сама сидела мокрая, как мышь. Хотя Софья неоднократно повторяла, что это совершенно безопасно, а Галина, будучи медиком, вряд ли стала бы участвовать в операции, грозящей жизни и здоровью, мать места себе не находила. Эта сцена выглядела странно, почти зловеще…

– Я ничего не знаю о бактериях, грибках и прочем, – нервно произнесла Александра, когда мужчина без видимой причины вдруг умолк. – Но я бы держалась от всего этого подальше. Нельзя шутить с такими вещами.

– Никто и не шутил, – глядя на полотно Тьеполо, вздохнул мужчина. – Видите, краска в десятках мест сошла, а холст прогнил?

– Я обратила внимание. Это в местах, где они инфицировали картину?

– Да. Их версия оказалась верной, и холст начал стареть. Процесс продолжался до тех пор, пока этот фальшивый Тьеполо почти целиком не превратился в гниль. Он протянул сорок пять лет, провисев на этой самой стене, прямо над постелью брата… Валерий, как вы могли видеть, жив-здоров. А подруги умерли через месяц после этой церемонии.

– А сколько прожила бы я, если бы взялась за реставрацию? – дрогнувшим голосом осведомилась женщина. – Или… я уже подцепила заразу?

– Думаю, реставратор, не контактировавший со свежим бульоном, заразиться не может.

– Думаете?! Софья была уверена в том, что процесс безопасен! Чего стоила ее уверенность? – Александра, вспыхнув от негодования, вскочила. – Это преступно, втягивать в такую историю человека, который не имеет представления о последствиях! Меня, знаете, не раз и не два пытались соблазнить заняться подделками, но это грозило, максимум, уголовной ответственностью. Никак не смертью! Ведь вы все знали, так?! И ваш брат тоже обо всем осведомлен?

– Не хуже меня.

– Вот на что он намекал все время?

Мужчина кивнул с удовлетворенным видом:

– Именно. Намекал, ходил вокруг да около, а сказать прямо не решился, потому что он трус. А я вам все подробно, ничего не скрывая, рассказал. Я-то понял, что вы к этой истории непричастны.

– Как же вы поняли? Неужели на слово поверили?! – Александра пыталась иронизировать, хотя ощущала такую душевную горечь, доходящую до физической, что ее рот то и дело наполнялся слюной с металлическим привкусом. – Я и вам, и Валерию, и Гаеву говорила, что ничего не знаю, и все вы держались так, будто я вру!

Гаева она упомянула, не собираясь делать намеков, просто потому, что ей вспомнился разговор в ресторане, во время которого антиквар туманно пытался предостеречь ее от неведомой опасности, а перед этим осторожно прощупывал почву, пытаясь догадаться об ее осведомленности. Александра помнила, как переменился в лице Валерий, когда она упомянула при нем это имя, как упорно он отмалчивался, не желая отвечать на вопрос о знакомстве с рижским антикваром.