Анна Малышева - Суфлер

Он обвел рукой стены, и Александра инстинктивно поежилась. Осознание того, что здесь жила женщина, повинная в смерти Эрделя, подействовало на нее, как укол иглы.

– Галина всегда, всю жизнь запиралась в комнате, предпочитала уединение, говорила мать. Но с какого-то момента к ней вообще доступа не стало. И все чаще приходила Софья, приносила какие-то свертки, коробки, они запирались и сидели тихо-тихо, будто в комнате никого нет. Однажды мать вошла в комнату к деду – там сейчас ее спальня – и застала врасплох Галину. Та копалась в открытом шкафу, где дед держал всякие мелочи, разрозненные коллекции.

Молодую девушку неприятно поразила эта сцена. Рыться в чужих вещах, по ее мнению, было омерзительно. Галина, застигнутая на месте «преступления», покраснела, но не пыталась оправдаться. Она молча вышла из комнаты, унося с собой картонную коробку из-под обуви.

– Мать эту коробку знала, да и вам я ее показывал утром. Там лежал набор для изготовления фальшивого жемчуга и конечный продукт – готовые жемчужины. Эту диковинку дед очень ценил и брать дочерям не разрешал, только показывал из своих рук. Мать решила воспользоваться моментом и разузнать, чем втайне занимается сестра, под предлогом, что выдаст Галину.

Петр считал, что Галина, будучи домашним божком, не очень-то боялась родительского гнева. Возможно, в том, что она сдалась и согласилась просветить младшую сестру, сыграло роль то, что молодая женщина чувствовала себя неуверенно, и ей нужно было чье-то одобрение – или осуждение.

– Галина привела мать в эту комнату, сняла со стола простыню и показала картину, одну из двух, отданных ей дедом. Второй картины на стене не было, и на вопрос матери, куда та делась, Галина не ответила, сделала вид, что не слышит.

Девушка, привыкшая преклоняться перед умом, знаниями и упорством старшей сестры, потеряла почву под ногами. Галина, которую она считала непогрешимой, без спросу брала чужие вещи, куда-то девала их, не давала никаких объяснений по этому поводу, отмалчивалась в ответ на прямые вопросы.

– Галину будто подменили. Прежде она была серьезная и спокойная, очень уверенная в себе, в своей правоте. Любимая фраза: «Все, чего я еще не знаю, я узнаю!» А тут пошли какие-то нехорошие тайны. Мать вспоминает, что у сестры даже взгляд изменился. Галина перестала смотреть глаза в глаза.

Галина предложила младшей сестре внимательно взглянуть на картину, но девушка ничего особенного не увидела. Полотно, по ее мнению, выглядело, как и прежде, хотя это трудно было утверждать наверняка, ведь все эти посредственные картины воспринимались ею, как пятна на обоях. Потом она заметила какую-то грязь на картине. Красочный слой потускнел и местами приобрел голубовато-серый отлив. Казалось, на полотне засохло пролитое, сильно разбавленное молоко. Когда девушка спросила сестру, что это такое, та впервые произнесла при ней слово «суфлер».

– Мать решила, что та с ума сошла. Ведь Галина была медиком, пульманологом, писала кандидатскую диссертацию на очень серьезную тему. А тут вдруг картина, запачканная неизвестно чем, какой-то «суфлер». Конечно, мать сразу во всем обвинила Софью. Только та могла бы так сильно повлиять на Галину, больше сестра никого на свете до такой степени не уважала.

Галина увлеченно рассказывала о том, что занимало ее в последнее время, а младшая сестра слушала, в ужасе осознавая, какая пропасть отделяет их теперь друг от друга. У Галины совершенно переменились жизненные цели. Диссертация была теперь чем-то вторичным. Она призналась, что все еще работает над той же частью, над которой корпела месяц назад. Галину целиком занимал «суфлер», с которым ее познакомила Софья.

– Грибок не был оригинальным открытием Софьи, она работала в группе под общим руководством известного специалиста в области бактериологии. Самостоятельно она занималась только исследованиями закономерностей его размножения, роста. Я не специалист, пересказываю, как запомнил, да и вряд ли мы с вами поняли бы то, что имелось в виду этими двумя сумасшедшими учеными девицами! – Нервно рассмеявшись, Петр добавил: – Как выяснилось, сами они тоже не все понимали. Иначе остались бы в живых.

«Суфлер» обладал способностью разлагать и очень быстро поедать почти любую органику, в которую его заселяли. Причем разложение не останавливалось ни при высыхании субстанции, ни при ограничении доступа воздуха, ни при понижении или повышении температуры. Замораживание никак не повлияло ни жизнестойкость грибка. При размораживании бульона, в котором он плодился, «суфлер» повел себя так же жизнерадостно и продолжал делиться. Его убивало лишь продолжительное кипячение.