Ильдар Абузяров - Мутабор

Сидя в шкафу, я еще надеялся, что это друзья-родственники хозяина пришли проведать-покормить Элиота. А заодно и покормить себя и накатить по рюмочке-другой.

Но если это его друзья, то они наверняка знают про зеркальный тайник и я долго незамеченным не останусь. Сквозь затемненное стекло я видел не только свое искаженное, словно в негативе, отражение, но и все пространство комнаты.

К моему облегчению, явившиеся гости были вовсе не друзья Грегора Стюарта. Не успели они проникнуть в квартиру, как тут же принялись за обыск: открывали все подряд ящики, доставали из них одежду, брали с полок книги и заглядывали под диван. Они явно что-то искали. Может быть, деньги, которые Грегор оставил для Элиота? Они поступали точно так же, как и я в первые часы пребывания здесь.

Вот она, моя амальгама. В действиях этих пришельцев я видел себя трехдневной давности. Я так же вторгся в чужое жилище. Так же копался в чужих вещах.

Но самое интересное – мне было неприятно от их присутствия так, будто они копались в моих личных вещах. Ужас! Неужели за несколько дней, надевая одежду Грегора, принимая его пищу, проживая в его квартире, я настолько перевоплотился в хозяина? Неужели мы так склонны мимикрировать под окружающую среду, неужто мы и правда лишь то, что мы едим и пьем?!

Сколько раз я слышал о личной территории. Вот едешь ты в метро и занял какое-то место. И на каждой остановке новые пассажиры воспринимаются с агрессией и дискомфортом, как претендующие на твою территорию. И вот теперь, глядя на двух пришельцев в масках попугая и обезьяны, я воспринимал их как агрессоров, покусившихся на мое кровное. А еще я вспомнил учение Буль-Буля Вали. Этот весьма почитаемый у нас в кишлаке святой говорил: если Бог создал человека по образу своему, то дьявол создал обезьяну, подражая Богу. И еще – внутри тела каждого из нас живет обезьяна. А внутри черепа, словно в золотой клетке, сидит попугай. И это все проделки дьявола. Ибо нельзя сажать зверей в клетки и, как попугай с обезьяной, повторять чужие слова и чужие действия.

Может быть, охватил меня теперь мистический ужас, это попугай, который уже живет здесь и клетку которого я перенес на кухню, чтобы не смущаться от его пристального взгляда! И вот он, выбравшись, предъявляет свои права на эту жилплощадь. А еще ищет меня, чтобы отомстить.

– Нашел, что искал? – спросил по-кашеварски один из незаконно проникших в квартиру.

– Не нашел, – второй тоже ответил на родном для меня наречии.

– Их нигде нет! – сказал первый.

До этого оба не проронили ни слова.

– Тогда уходим. Наверняка он спрятал их у себя в фонде, или положил в ячейку в банке, или взял с собой в путешествие.

И тут до меня дошло, что причина их вторжения – шахматы, а не деньги и прочие ценности. Уж лучше бы я оставил их на том месте, где они лежали со вчерашней ночи. Нашли бы и успокоились! А запонки с камнями они не взяли, хотя покрутили их в руках.

Не успели взломщики уйти, аккуратно закрыв дверь, как я бросился к окну. Приподняв чуть-чуть шторку жалюзи, я увидел, как один из двух вышел из подъезда и направился, подняв воротник, вдоль по Конюшенной.

Но где же второй?

Второй, в шляпе, вышел минуту спустя, но не пошел по улице, а, встав в арке дома, закурил сигарету.

Он курил и смотрел на мои окна так пристально, что у меня побежали мурашки по спине, и я поспешил отступить в глубь пространства, надеясь остаться незамеченным. Но что дальше? Как же мне выйти на встречу с Кэт? А на работу? Я ведь еще сегодня хотел пойти поговорить с бригадиром. Объяснить причину своих прогулов!

Если меня вдруг уволят, а вернувшийся хозяин Грегор Стюарт не оценит моей услуги и напишет заявление в милицию, что я буду делать тогда? Меня депортируют, и я вернусь в Кашевар, чем ужасно расстрою мать. Единственная надежда на безбедную старость и гордость – это я. Мой брат такой бездельник, что не хочет работать и копить деньги на дом и свадьбу. Он отчаялся найти себе жену и бродяжничает по Кашевару с дрессированной обезьянкой. Клоунничая, рассказывая истории и показывая номера на Базарной площади, он зарабатывает какие-то гроши, чтобы тут же спустить их на раку. А я вот выбился в люди, уехал и стал тягловой лошадью.

Как мой брат не поймет, что всем в нашем мире приходится несладко. После того как я ночами разгружал вагоны, мои руки и ноги дрожали, как у загнанной издыхающей лошади. А однажды я так перенапрягся, что чуть не порвал селезенку и не сдох на месте. Но волков бояться – в лес не ходить. После тех мытарств, что я здесь пережил, меня лысым чертом не напугаешь. Какие могут быть мысли о смерти, когда дело касается любви?