Ильдар Абузяров - Мутабор

На втором круге ко мне подошли Саур и Хайсам и намекнули, что посиделки на блатной хате – она же «Предвыборный штаб» – уже начались и чтобы я был готов через пять минут продолжить рассказ.

– Когда там уже про нас, братву, начнется? – Я видел, что Хайсаму не терпится узнать продолжение.

– Скоро!

– Поторопись!

Когда охранник привел меня в камеру, я увидел, что веселье в полном разгаре.

В блатной хате была не параша, а бегемот, пасть которого была загажена не по-детски, а атмосфера была пропитана запахом анаши. На столе среди жратвы висело несколько шприцов-агрегатов и дымилось несколько недокуренных сигарет.

– Что, как антилопа, глазами шаришь по столу? Садись и поешь что-нибудь. – Ширхан бросил мне шлемку и джагу.

– Не хочу есть, – сказал я, от чечевичной похлебки пучило живот.

– А ужалиться не желаешь? – спросил Шершень.

– Не-а. – За время, проведенное в тюрьме, я усвоил многое из сленга и понял, что он предлагает мне ввести героин в вену.

– Тогда возьми уголек – вижу, уши у тебя уже опухли.

Он хотел сказать, что мне хочется курить, а нечего, и предложил анашу.

Я опять отказался, подумав о двух сбоку – об охранниках-гайдамаках, которые позволяют свободно проносить лошадям ширево для Шира. То же самое творится и на таможне, через которую героин свободно проникает в страну. Все в этой стране шито-стянуто нитями коррупции.

За дни, проведенные возле братвы, я не только тискал роман, но еще и слушал. На воровском языке «тискай» – лицо, занимающееся подслушиванием разговоров. И я узнал, что Ширхан являлся лидером крупнейшей в Кашеваре ОПГ. Через него проходили громадные потоки героина из Афганистана в Россию и дальше на Запад.

Помимо транзита ширева, он владел шахтами, в которых добывался каменный уголь. Эти шахты по принципу ступенчатых штолен рыли бедняки в высокогорье, чтобы в зимний период согреть свои лачуги. По сути, это были катакомбы похлеще «Белого лебедя» и «Черного дельфина», и в них трудились его соплеменники за ту же шмочку и бадью. Ширхан наложил на весь семейный промысел свою рейдерскую руку. То, что тысячелетиями копилось и формировалось в толщах земных, вдруг стало принадлежать одному человеку. С тех пор его называли «угольный олигарх», но знающие говорили «угольковый».

В тюрьме Шершень оказался по делу, инициированному Интерполом. Как я понял, большие белые люди, вывозившие из Кашевара героин самолетами, видели в Ширхане неприятного конкурента. Через обширную агентурную сеть «МИ-6» они раздобыли на него компромат и попросили эмира и мэра арестовать наркобарона. Чтобы не ссориться с влиятельными покровителями, Ширхана арестовали, точнее, создали видимость ареста. И вот теперь он жил не хуже, чем на свободе, ожидая суда, по которому, как ему обещали, дело должно было развалиться, а он сразу после вынесения приговора – оказаться на свободе.

Вроде бы неплохая комбинация. Но властного и тщеславного Ширхана публичное унижение совсем не устраивало. Его самолюбие было уязвлено. И он начал искать других покровителей и партнеров. А пока смута и государственный инсульт только надвигался, братва гуляла. В камере у Ширхана помимо бегемота было еще и зеркало, на воровском сленге – «мартышка». Я подошел и взглянул в него.

В «мартышке» я увидел микромодель всей страны. Власть имущие празднуют и беснуются, а страна мучается в предсмертной агонии. Я глядел на воодушевленных Ширхана, Хайсама, Саура, Шахина и понимал, что они – всего лишь отрыжка главных паханов, которых мы, может быть, так и не узнаем. Нынешнее государство – остров, на котором правят бандиты, они же олигархи. Остальные, не блатные, для них всего лишь быдло, которое поставлено в такие условия, что вынуждено выживать. А чтобы не было сил и времени поднять головы.

Но самое страшное, что у людей, даже за баланду из-под палки, отобрали работу. Все предприятия, вся промышленность разрушены. Профессия рабочего унижена. Но без работы человек распоясывается, расслабляется и деградирует. Полстраны сидит на алкоголе и героине.

Кто не работает – тот ест, смеются над нами блатные. Может, оно и неправильно, но на легкие оскорбления я старался внимания не обращать. Я действительно, по воровскому жаргону, был и бандерлогом – не блатным, случайный в этом мире человеком, и глупцом фазаном, и психически ненормальной форелью, и постоянно что-то ищущей антилопой, и невинно осужденным верблюдом. Только жабой не был. Жаба, то есть сутенерша, появилась без меня. И вскоре за ней появились десятка два молодых девушек.