Ильдар Абузяров - Мутабор

Как только пересекли границу и поменяли симку на мобиле Мухетдина, на телефон пришло сразу несколько СМС. «Если ты настоящий кашеварец, то больше никогда не плати взяток и не унижайся перед чиновниками!» «Если ты сын революции, не доноси на своего соседа!» «Будь достойным кашеварцем – не загрязняй город, не плюй на улицах».

Началось! На таможне Кашевара мы планировали заплатить взятку и – вперед! – обойтись без досмотра. Но действовать по налаженной схеме не получилось – возникли неожиданные сложности. Разглядывая документы и читая в паспорте имя «Грегор Стюарт», таможенники как-то ошарашенно переглядывались.

Я делал вид, что плохо понимаю по-кашеварски, и Муха старался говорить сам.

Нет, с нами обращались вежливо, даже провели в ВИП-комнату и предложили, на европейский манер, жженый кофе. В кои-то веки чинуши так обходятся с простыми смертными? Неужели революция их так пробрала? Затянувшееся ожидание напрягало.

– Что-нибудь не так? – спросил Муха.

– Нет, все правильно, – отозвав его в сторону, извинялся таможенник, – просто в нашем скромном кишлаке нечасто таких больших гостей встречают. Можете вы уделить немного времени нашим аксакалам и отужинать с нами? Сейчас как раз стол накрывается. Сами понимаете: село у нас маленькое, пограничное. Уважьте стариков, не обидьте. А потом мы вас с эскортом проводим.

– Неужели на них так подействовал «Ягуар» и костюм? – шепнул мне Мухетдин, передав просьбу старшего по посту.

– Может, и правда поедим? – осторожно согласился я. – Уже несколько суток лагман не ели. И чаю с лимоном и урюком жуть как хочется.

– Я не против, – заметил Мухетдин, – но только недолго.

Обрадовавшись нашему согласию, таможенники тут же препроводили нас в самый большой дом кишлака, под навесом которого уже собрались старики.

Особняк, возвышающийся среди теснившихся друг к дружке глинобитных лачуг, принадлежал то ли местному начальнику таможенного поста, то ли капитану милиции.

Не успели мы уважительно поздороваться со старейшинами, как нас, проявив еще большее уважение и почет, попросили выбрать барашка для плова. На заднем дворе, где мне, как молодому члену семейства при сборе аксакалов и было самое место, я почувствовал себя уютнее. И как только выбранного Мухетдином барана потащили за рог и связали ему бечевками ноги, а овцы, сбившись в кучу, жалобно заблеяли «бе-да-бе-да-бе», я вновь почувствовал себя плохо. Я вспомнил, что сейчас вот так же, со связанными конечностями, лежит и Кэт. А если она умрет? А если сварится в стальной фольге багажника, если запечется на углях солнца?

И тут, ледяной иглой проникая в сердце, зазвонил телефон. Это была мать Таи. Помертвевшим голосом она сообщила, что ее дочь сегодня погибла. Сердце не выдержало колоссальных нагрузок, возникших из-за огромного количества антибиотиков и ослабления контроля со стороны мозга.

– Очень жаль, – это единственное, что я мог сказать. Самому мне захотелось прижаться лицом к прохладному мраморному биде в квартире Грегора Стюарта и выплеснуть все содержимое желудка: все беляши с котятами.

– Похороны в среду, – сказала Валентина Юрьевна. – Я не хотела Вас звать, но потом поняла, что не имею права. Вы сделали все, что могли.

«Наверное, не все, раз такой печальный итог!» – подумал я, вспоминая, что любви к тому куску мяса под именем Тая не испытывал. Впрочем, я не стал, конечно, говорить об этом несчастной матери.

– Вы придете? – спросила Валентина Юрьевна.

– Приду, – соврал я и отключился, а сам вернулся в персиковый сад под навес веток, где уже пили чай с лимоном и урюком местные старожилы. Как часто мы хотим вновь оказаться в райском саду и как много делаем, чтобы вновь туда вернуться. Совершаем революции, влюбляемся, приносим себя и других в жертву.

Усевшиеся за столом в порядке возрастного убывания, старики в ожидании молодого мяса сдержанно судачили о тяжелой жизни. Мы с Мухой чувствовали себя неловко под пристальными изучающими взглядами в незнакомой компании. Но тут один старейшина, улучив момент, спросил:

– Как планируете страну переустраивать, уважаемый, после революции? Вот я смотрю, Вы ведь с южным сюда приехали, – под южным аксакал имел в виду Муху. – А мы люди простые, северные. Скажите, все будет по справедливости?

Не понимая, о чем талдычит этот Талдык Талдыкович и чего от нас хотят старики, мы смущенно переглянулись.