Ильдар Абузяров - Мутабор

Но прежде на меня, словно намордник, нацепили респираторную маску и надели халат. Видимо, чтобы никакая инфекция не попала в палату.

– Вот, – указала Валентина Юрьевна, еле сдерживая слезы, на девочку, покрытую простыней, – видите, в каком она ужасном состоянии?

– Да! – я не понимал, что я здесь делаю и кто эта красавица.

– Прошу вас, возьмите ее за руку! – попросила несчастная мать.

– Хорошо. Как скажете, – взял я Тасю за руку.

– Как долго вы можете побыть с ней рядом?

– А сколько нужно?

– Я бы хотела, чтобы это было как можно дольше.

– Я постараюсь.

– Возможно, это ее последние часы, – не сдержала слез женщина. – И мне бы хотелось, чтобы она в этот момент была в окружении людей, которых она любит и которые любят ее. Скажите, вы ведь любили мою девочку?

– Да, – соврал я, глядя на слезы женщины.

– Тогда не буду мешать вашему общению.

Я сел подле кровати на раскладной стульчик, а Валентина Юрьевна сообщила, что сейчас уйдет к врачу.

– Вы с ней поговорите о чем-нибудь, – остановилась у порога палаты женщина. – Я верю, она все слышит и понимает. Нас в институте учили разговаривать с попавшими в катастрофу, чтобы они не теряли связи с этим миром.

Поговорить, но о чем? Как только Валентина Юрьевна закрыла дверь, я встал и обошел кровать.

– Что они от меня хотят?! – схватился я за голову. Передо мной, как перед Всевышним в момент сотворения, лежала голая, без духа, плоть. И в эту плоть я, по мысли Валентины Юрьевны, должен был каким-то образом вдохнуть жизнь. Но как мне спасти эту девушку, как одухотворить, если я сам ничего из себя не представляю? – Зачем они вообще сюда меня вызвали? Чтобы оживить это бревно? – нервно расхаживал я по комнате.

Единственное, что я могу, – это раздеться и лечь рядом. И лежать таким же голым и беспомощным.

Они же меня совсем не знают. Они не понимают, что я не Грегор Стюарт и что у меня за душой ничего нет. Ни одной оригинальной мысли, ни одного геройского поступка.

Я ведь ровным счетом ничего из себя не представляю. Одно пустое место. Чтобы что-то из себя представлять, надо столько учиться, столько знать и уметь. Но теперь уже поздно. Единственное, что я еще смогу, – это прожить жизнь, как все. Квартира, машина, семья – к чему еще стремиться? Успеть бы скопировать других.

Мы, люди, как вирусы, снимаем с себя копии и занимаем чужое место. С самого начала, с появления на этот свет у меня было такое чувство, что я занимаюсь постоянным обманом. Дурачу себя и близких мыслью, что у меня получится сделать что-то великое, а сам постепенно, тихой-тихой сапой старею, разрушаюсь и занимаю место своего отца.

Бог создал Адама, чтобы тот жил вечно и счастливо и не имел детей. Но Адам совершил первородный грех и был изгнан из рая, и стал смертным. А после смерти Адама мы, его дети, занимаем не предназначенное ему место.

Какой у меня, одного из миллиона сперматозоидов, был шанс оказаться в яйцеклетке? А в квартире Грегора Стюарта? Но я подсуетился и выиграл. Вот такой я подлый и хитрый малый.

Но что теперь? А главное, почему, чего ради я должен вообще коптеть над этим беспомощным телом? Зачем я должен поклониться и упасть в ноги этому несовершенному человеку? Этому куску мяса, который Бог отказался есть и пользовать и вдохнул в него живой дух.

А я-то тут при чем? Я, посланный подражать попугаю и обезьяне? Я всего лишь зверь в наморднике-маске, перед которым, как падаль, лежало брошенное на растерзание белое тело.

Поистине, любить ближнего как самого себя невозможно. С какого перепугу я вдруг должен полюбить этого чужого мне человека, когда у меня есть Катя? Почему я вообще должен испытывать чувства и попытаться спасти девушку Грегора Сюарта, по сути, моего соперника и врага?

Вспомнились слова старухи о том, что из нас двоих жить подлинной жизнью будет лишь тот, чья любовь сохранится и не умрет. Так чего ради я должен коптеть? Пусть умирает любовь Грегора Стюарта и он вместе с ней.

Валентина Юрьевна долго не возвращалась, а когда волна самоуничижения схлынула с меня, я вдруг поймал себя на мысли, что девушка под простыней, возможно, совсем голая. Ткань охватывала полушария грудей, соски рельефно проступали через нее.

Я почувствовал, как похоть от паха подбирается к глотке. Затем я не выдержал и приблизился поближе. Так близко, что ощутил жар своего дыхания и биение своего сердца. Я был наедине с девушкой Грегора Стюарта, я потянул одеяло на себя.