Элизабет Джордж - Верь в мою ложь

Родни бросил на него быстрый взгляд.

Зед торопливо продолжил:

— Он занимается общественным мусором, теми, кто добывает еду в мусорных баках, у кого и зубов-то не осталось… И он их спасает. Он считает, что они заслужили спасение. Он даёт им занятие. И они откликаются на заботу. Они излечиваются. Они всю жизнь пили, накачивались наркотиками, существовали в нищете, — и они излечиваются!

Зед глубоко вздохнул. И умолк, ожидая ответа Родни.

Ответ прозвучал достаточно быстро, вот только тон редактора говорил о том, что его совсем не захватил тот энтузиазм, с которым Зед защищал свой репортаж.

— Они просто строят такую башню, которая может в любой момент рухнуть, Зед. Никто ни от чего не излечивается, и когда башня будет закончена, большинство из них вернутся на улицу.

— Я так не думаю.

— Почему?

— Потому что это на самом деле защитная башня. И именно это придаёт всей истории силу. Это метафора. — Зед знал, что сама идея метафоры уже заставляет его вступить на опасную почву, и потому заторопился: — Подумайте о том, как используется военная башня-пеле, и станет понятно, как работает вся система. Такие башни строили для защиты от разбойников, нарушавших границы, вторгавшихся в Англию из Шотландии, так? А в нашем случае нарушителей границы представляют наркотики, так? Метамфетамин. Кокаин. Гашиш. Героин. Марихуана. Что угодно. Защитная башня символизирует освобождение и исцеление, и каждый её этаж содержит в себе нечто другое. Я хочу сказать, что первый этаж предназначался для животных, на втором находились кухни и всякие хозяйственные помещения, на третьем жили и спали, а потом — крыша, с которой стреляли по бандитам, пускали в них стрелы и что уж там ещё делали, не знаю… лили кипящее масло или что-то в этом роде, и когда посмотришь на всё это в целом, то видно, какое это может иметь значение для человека, который провёл на улице… сколько лет? Лет десять, пятнадцать… И потом…

Родни уронил голову на стол. И махнул рукой, веля Зеду уйти.

Зед не знал, как ему это воспринять. Его как будто выгоняли, но он не желал уползать, зажав хвост между… «Чёрт, опять метафора», — подумал он. И ринулся вперёд:

— Именно это и делает историю убойной. Делает её воскресной. Я просто вижу её в журнале, полных четыре страницы с фотографиями: башня, восстанавливающие её люди, те же люди до и после, и всё такое.

— Это снотворное, — повторил Родни. — Что, кстати говоря, тоже метафора. И ещё есть секс, которого нет в этой истории.

— Секс… — повторил Зед. — Ну, жена этого человека просто очаровательная, только она не хочет, чтобы статья была о ней или об их взаимоотношениях. Она сказала, что именно он должен быть…

Родни поднял голову.

— Я не говорю о сексе как о просто сексе, глупец! Я имею в виду секс как СЕКС! — Он щёлкнул пальцами. — Огонь, напряжение, то, что заставляет читателя чего-то желать, вызывает в нём беспокойство, желание, пробуждает волнение, от чего она становится влажной, а он отвердевает, хотя они и сами не понимают, откуда взялись эти ощущения! Я понятно выражаюсь? В твоей статье этого нет!

— Но в ней этого и не должно быть. Она предназначена для того, чтобы поднять дух, дать людям надежду…

— Мы тут не занимаемся чёртовым поднятием духа, и мы уж точно, чёрт побери, не занимаемся надеждами. Мы тут продаём газеты. И поверь мне, вся эта околесица продаж не сделает. Мы подрядились печатать определённый тип расследований. Ты мне сказал, что это понимаешь, когда я с тобой разговаривал. Разве не за этим ты ездил в Камбрию? Так вот и веди репортёрское расследование! Рассле-чёрт-побери-дование!

— Я и вёл.

— Чушь собачья. Где любовный сценарий? Кто-то там соблазнил тебя…

— Это невозможно!

— …и ты постарался это не афишировать.

— Этого не было!

— Так, значит, вот это, — Родни снова показал на статью, — и представляет собой крутую работу, да? Так ты видишь серьёзную работу?

— Ну, я, в общем, понимаю… Не совсем, наверное. Но я хочу сказать, когда узнаёшь этого человека…

— Кто-то уже теряет терпение. А кто-то расследовал дырку от бублика.

Зед подумал, что подобный вывод кажется уж очень несправедливым.

— Так вы говорите, что рассказ об опасности наркотиков, о потерянной жизни, о страдающих родителях, которые всё испробовали, чтобы спасти своего ребёнка, который в итоге спасся сам… что история человека, который едва не погиб… это не расследование? Это не сексуально? Ну, в том смысле, который вы считаете сексуальным?