Керен Певзнер - В поисках Голема

В ресторане Карни тут же закурила и заказала всем гусиную печенку, жаренные трубочки из теста, фаршированные мясом, «заалюк» — тушеные баклажаны и «танжин» — мясо с айвой. Мне пришло в голову, что после вчерашнего застолья продолжать обжираться — это верх разгильдяйства, но кушанья так ароматно пахли, соленья так и просились в рот, что я в очередной раз не выдержала.

— Ешь, ешь, — сказала Карни. — Я в этот ресторанчик с детства хожу, нигде так вкусно не готовят печенку.

Она была права: печенка таяла во рту, я ее не успевала укусить.

— Все свежее, оставшееся мясо вечером выкидывают, а утром готовят из только что забитого.

Отложив в сторону вилку, я посмотрела Карни в глаза:

— Все было очень вкусно, но, может быть, ты расскажешь, зачем ты меня сюда пригласила?

Ашер поднялся и со словами «Пройдусь немного, яхты сфотографирую, здесь свет хороший» вышел из ресторана. Мы остались вдвоем.

Карни набрала полную грудь дыма, выдохнула его в потолок и произнесла:

— Я предлагаю тебе поехать со мной и Ашером в Прагу.

— Зачем?

— Переводчицей. Я же не знаю ни английского, ни чешского, только французский и иврит. А эти языки там не в ходу. А ты рассказывала, что была на практике в Карлсбаде.

Надо же, запомнила…

— Но я не знаю чешский так, как иврит или русский, — возразила я.

— Неважно, я слышала, что чешский похож на русский, этого достаточно. А то где я найду в течение недели человека, который знает в совершенстве все те языки, которые мне нужны?

— Знаешь что, Карни, прежде чем я дам или не дам согласие на поездку, я должна четко знать, в чем будут заключаться мои обязанности. Иначе ты просто тратишь время.

— Хорошо, — вздохнула она. — Это долгая история, но придется ее рассказать.

Рассказ вдовы Маркс оказался сбивчивым и зиял хронологическими несоответствиями, но которые мы обе постарались не обращать внимания. Она родилась в Хайфе, в бараках, которые построили для переселенцев из Марокко. Условия жизни в этом «бидонвилле» были такими ужасными, что в год ее рождения произошла демонстрация жителей района Вади Салиб. Людям не нравилось, что их считают третьим сортом за темный цвет кожи и восточное происхождение. Они не могли забыть, как их силой везли и сбрасывали с грузовиков, селили в заброшенных местах и кормили шницелями из куриных обрезков с пюре. Да-да, именно шницелями. Ведь они привыкли совсем к другой пище, и от картошки у них случалось несварение желудка.

Демонстрацию жестоко подавили, а ее лидера, Давида Бен-Хороша полицейские скрутили и отправили в тюрьму.

В бараках еды не хватало. Ее раздавали по талонам: каждый день к школе приезжал грузовик и привозил надоевшее готовое расфасованное пюре и шницель. Но дети не хотели ашкеназской еды. Им нужен был марокканский кус-кус, которые готовили их бабушки из манной крупы и оливкового масла, а учительницы-польки не обращали внимания на детские гримасы и заставляли есть.

Ходившие по баракам медсестры находили у детей вшей и опрыскивали всю семью. Потом долго в комнате стоял густой химический запах.

Карни, будучи сама еврейкой, ненавидела европейских евреев — ашкеназов. Они были учителями, врачами, политиками, начальниками у ее старших братьев и ей казалось, что они относятся к людям со смуглой кожей: йеменцам, марокканцам, ливийцам, как к умственно отсталым. В защиту своих чувств она приводила слова Голды Меир о выходцах из Северной Африки: «Они такие несимпатичные».

Отец и братья Карни работали на самых тяжелых работах, возвращались домой затемно. Одному из ее братьев расхотелось работать на стройке и он исчез. Оказалось, что он собрал воровскую шайку, грабил богатые виллы, но долго веревочке не виться. Мать вздохнула «на все воля божья», и несколько лет подряд возила ему в тюрьму еду и сигареты.

Когда Карни немного подросла, то ей пришла в голову дельная мысль: она решила навсегда вырваться из этой среды. Училась девушка плохо, так как в доме не было книг, кроме ветхой Библии. А еще она считала, что ашкеназы-учителя любят только ашкеназских учеников-подлиз, а ей надеяться было не на что. Зато у нее с двенадцати лет уже начала расти грудь, чем крайне заинтересовались мальчики-старшеклассники.

Аттестата зрелости Карни так и не получила, но ее это совсем не беспокоило. Она часто не ночевала дома. Матери было все равно, она только горевала о младшем сыне, угодившим в тюрьму. Старшие братья изредка поколачивали беспутную сестрицу, но потом махнули на нее рукой. Отец болел и вскоре умер — на него свалился большой бак с известью, он получил ожоги. Проклятый подрядчик выплатил нам какие-то гроши отступного. Стоит ли говорить, что и он был ашкеназским евреем?