Надежда Зорина - Непойманный дождь

— Остановка для Ефима Долинина! — прогремел голос с небес — из обыкновенного динамика.

Я вздрогнул, вскочил, испуганно огляделся — все пассажиры повернулись ко мне, все как один смотрели с сочувствующим любопытством. Автобус остановился, открылась передняя дверь.

— Что же вы ждете? — Женщина из бара подтолкнула меня к двери. — Идите. Пора.

Я вышел, вернее, вывалился из автобуса, как будто ноги отсидел и они затекли. Осмотрелся — центр города, прямо передо мною — концертный зал. Как странно! Я был уверен, что этот заблудившийся автобус завезет меня в преисподнюю или во всяком случае в такое место, из которого самостоятельно не выбраться. А это всего лишь концертный зал. До моего дома — пять остановок троллейбусом, да и от банка, в котором я обналичивал чек, не больше пяти остановок, только в другую сторону — почему же мы так долго ехали? И зачем было так долго, так таинственно ехать, чтобы приехать сюда? Чтобы меня испугать? Но здесь мне совсем не страшно — реальная улица, по которой ходят реальные люди — много людей, обычных, незнакомых — не выходцы из неизвестного мне прошлого, а просто прохожие. Вон и на крыльце концертного зала толпа…

— Ефим!

Я вскрикнул и дернулся, хотя был совершенно спокоен — расслабился и не ожидал, что меня окликнут.

— Ефим! Ну чего ты застрял?

Я повернул голову на оклик, сжавшись от страха. Приготовился сорваться и убежать, прямотаки взял старт. Но это оказался Алекс. Всего лишь Алекс, мой единственный и безопасный друг. Он стоял на крыльце с букетом хризантем. Немного странно, зачем ему букет, зачем он сам оказался здесь, но ведь это всего лишь Алекс, безопасный мой друг. И я пошел на его зов, я улыбнулся ему — даже ему обрадовался и хотел спросить: что ты здесь делаешь, как если бы это было раньше, когда со мной еще ничего не происходило. И подошел совсем близко, и открыл рот, чтобы спросить… Но он схватил меня за руку и поволок куда-то.

— Скорее! Мы опаздываем! Да, кстати, это тебе. — Алекс на ходу вручил мне букет и вволок в дверь концертного зала.

— Да разве… Зачем мне букет?

Алекс сунул контролеру билеты и потащил меня дальше.

— Подаришь артистам.

— Да почему? Я ничего не понимаю!

— Что тут понимать? — Он все так же держал меня за руку, мы вбегали по лестнице вверх. — Концерт начнется с минуты на минуту, мы во сколько договаривались с тобой встретиться?

— Разве мы договаривались? — Я попытался выдернуть руку, но он держал крепко.

— Ну ты даешь! — Алекс засмеялся. — В пятницу, когда мы с тобой причащались, договорились. Забыл, что ли? Это когда я баб стал тебе предлагать, ты изъявил желание послушать классическую музыку. Немного странное желание, я удивился и вообще… Но на что не пойдешь ради друга? Еле достал билеты, а он вздумал опаздывать! Идем. — Он втолкнул меня в дверь — мы оказались в ложе. Кроме нас, здесь никого не было. — Садись, вот наши места. Между прочим, те самые, — добавил Алекс серьезно и многозначительно подмигнул.

— Какие те самые? — У меня закружилась голова, и голос Алекса стал казаться каким-то плывущим, а сам он не Алексом, которого я знаю тысячу лет, а кем-то совсем незнакомым.

— Что?

— Ты говорил, места — те самые. Какие — те самые?

— Я ничего такого не говорил.

— Говорил! Только что.

— Не понимаю, о чем ты. — Он нетерпеливо махнул рукой. — Ладно, проехали. Смотри, начинается.

Я не стал с ним спорить и себя тоже не стал ни в чем убеждать, а как тогда, в автобусе в окно, уставился на сцену. Концерт действительно должен был вот-вот начаться: музыканты в оркестре закончили обычную возню с настройкой инструментов, органист поклонился и занял свое место. Женщина — диктор программы «Время» из моего раннего детства — объявила номер: Антонио Вивальди, Stabat mater. И ушла, а ее место заняла другая женщина, совершенно не похожая на первую, ни на кого не похожая, с таким одухотворенным лицом, каких не бывает у живущих. Я не мог отвести от нее взгляда. Оркестр заиграл, женщина затуманилась, расплылась, mater dolorosa [4] Скорбящая ( ит. ). смотрела на меня, а потом все слилось, и я понял, что плачу, громко, навзрыд, и сейчас умру. Алекс обнял меня за плечи, что-то сказал, кажется, хотел утешить, но я услышал:

— Это тот самый концерт.

Я не спорил, я знал, что тот самый. И как хорошо, что тот самый. Невероятная музыка. И эта женщина, ее все понимающий голос… Наслаждаясь страданием, ничего не стыдясь, я растворился в нем, полюбив предсмертной любовью. И ослеп, и оглох в этой любви, понял, что жил для того, чтобы вот так в конце изойти любовью, а она вдруг петь перестала. Внезапно, ужасно. И оркестр замолк, так же внезапно. Душа моя с размаху хлопнулась о землю, выдворенная из рая. Я проник туда незаконно. Вор, безбилетник! Но как же теперь?…