Тихону едва минуло семнадцать, когда в его подмосковный городок пришло извещение о гибели отца на германском фронте. Семья осталась без основного кормильца. Мать всю надежду возлагала на старшего сына — Тихона. Какой ни есть, а мужчина.
Но судьба Тихона уже решена была по-другому. В хату забрел исправник, низкорослый, кривоногий, со своей неизменной суковатой палкой. У хозяйки, Анастасии Савельевны, екнуло сердце, почувствовала женщина неладное.
Исправник снял широкий синий картуз, пригладил пальцами волосы. Про себя удивился: «Беднота мещанская, а поди ты, Тихона сколько годков учили на разных языках калякать, на роялях Шопенов выводит, а вот я их сейчас и разочарую…»
— Минутное к тебе дело, да важное, — очень серьезно начал «гость», вытирая ноги у порога о подстилку, — надобно вот что сказать.
Глаза у Столицыной невольно заслезились.
Исправник шумно вздохнул, отпихнул от себя подвинутый хозяйкой стул. Послюнявив ладонь, снова сосредоточенно прилизал вихры.
— Лютует германец. Не удержим его, всех задушит, сюда ворвется. Депеша пришла. Из городка нашего пятерых солдат надо. Перешерстил все хаты. Один из пятерых — твой. За Тихона не бойся, образованный, в университетах обучался, писарчуком будет, знамо дело, не пропадет.
Оборвалось сердце у Анастасии Савельевны от страшного известия, она рухнула на скамью и запричитала:
— Какой из Тихона вояка? Побойся бога! Ведь отец наш положил голову за царя и отечество. Господи! Где милосердие?
Исправник осерчал:
— Бога не чипляй. Может, Тихон твой и до окопов не дойдет: смотришь, к начальству переводчиком возьмут, германскую речь знает. А там перемирие, толкуют, на носу. Три девки у тебя — аль не подмога? Чего ревешь? У других и того хуже. Ну, рассуди, кому еще идтить в окопы? Мало ли, что нам хочется, да не всегда так можется.
Через месяц Тихон в шинели и яловых военных сапогах был под Брестом. Огляделся и стал набираться ума. Читал солдатам листовки: «Долой самодержавие!» и был готов идти за членами полкового комитета хоть на русского царя, хоть на германского Вильгельма. В окопах приняли его в партию большевиков, избрали членом полкового комитета. Он считался грамотеем. Писал письма по просьбе солдат, составил на митинге фронтовиков документ о полномочиях полкового солдатского комитета. Сочинил на немецком языке два воззвания к солдатам противника: призывал сложить оружие и возвращаться по домам.
Осенью семнадцатого года солдатская жизнь и вовсе пошла кувырком. В окопы прилетела весть: в Питере свергнуто Временное правительство, «Да здравствует революция!». Солдатская братия покидала окопы, фронтовики отправились громить помещиков и капиталистов. В полку проводились митинги и собрания. Ораторы показывали мандаты и оглашали свои полномочия на формирование красногвардейских отрядов. Не прекращались бесконечные горячие споры.
— Помогнем Питеру и Москве! — страстно призывали ораторы. — Вперед, до полной победы!
На одном из митингов в казарме, в узком проходе между двухъярусными койками, Тихон пробрался к столу. Там стоял здоровенный балтиец, увешанный гранатами, лентами с патронами и маузером. Он, сверкая воспаленными от бессонницы глазами, растолковывал солдатам, почему надо бороться за рабочее и крестьянское дело.
— Вертаетесь в деревню? Там встретите кулаков и помещиков. Они вам землю не отдадут. Путь к хлебу лежит через победу рабочих в столицах. Записывайтесь в отряд! Докажите пролетарскую солидарность. Подходи! Называйся.
Солдаты оцепенело молчали.
— Что притихли, вояки? — взволнованно обратился к солдатам Тихон. — Уполномоченный большевиков верно толкует. Другого пути нет. Воткнешь штык в землю, вернешься домой, а там что ждет? Опять кабала?
Кто-то зло возразил:
— Пятый год вшей кормлю. Леший с ней, с революцией, мне позарез жену увидать желательно. А кто баламутит народ, те анархисты и христопродавцы.
Другой солдат тут же возмутился:
— Чего ж ты врешь: «Пятый год на фронте!» Ты же со мной призывался в прошлую зиму. В теплушке вместе бока мяли.
— Пущай не пятый год, да все равно умаялся. А дом есть дом. Он манит. Силенка в наличии имеется. Осьмушку хлеба всегда заработаю, хоть у того же помещика. Все не в дерьме, не в окопах!
Задвигались, зашумели все разом.
Читать дальше