Оксана Обухова - Боже мой, какая прелесть!

И то не у всех.

…В приличном кондиционированном «ниссане» Владимира Яковлевича я сползла вниз по сиденью рядом с водителем и сделала вид, что расстегнулась босоножка.

Не знаю, караулили ли меня на выезде, но, когда «ниссан» вписался в поток машин, никакой «ягуар» не пристроился нам в хвост. Мы – проскочили.

Владимир Яковлевич развлекал меня в дороге разговорами и через несколько минут позволил догадаться: отвозя меня к Антону, тренер имел свой мелкошкурный интерес.

– Вы скажите Антону, что пропускать предсезонку негоже, – увещевал детский тренер. – У нас скоро турнир на выезде, потеряет форму, потом не догонит.

– А вы разработайте для него индивидуальную программу, – глядя в боковое зеркальце, буркнула я.

– Да-да, конечно, – тут же согласился Владимир Яковлевич. – Такая трагедия. Лиза была заботливой тетей… А похороны когда?

– Еще не знаю, – не отрываясь от зеркала и ища в нем признаки «ягуара», отговорилась я.

– Вы позволите мне подняться вместе с вами и поговорить с Антоном? – мелкошкурно упорствовал тренер.

«Неужели Антошка такой хороший хоккеист, что его словно телка выпасают?!» – поразилась я. Развернулась лицом к водителю и укоризненно произнесла:

– Владимир Яковлевич, неужели вы думаете, что сейчас Антону до разговоров о тренировках? Лиза погибла практически на его глазах…

– Да-да, – скуксился тренер, – я понимаю. И все же. Вы не затягивайте. Предсезонка – это, знаете ли, важно…

Кирилл Макаров жил в новом щегольском доме с башенками, эркерами, прочими кандибоберами и охраняемым турникетом на въезде.

Владимир Яковлевич подвез меня к шлагбауму, остановился и с виноватым выражением лица спросил:

– А может, я все же поднимусь? Выражу соболезнования, так сказать…

– Я передам ваши соболезнования, Владимир Яковлевич, – положа руку на волосатое запястье, оплетающее руль, сказала я. Хороший тренер всегда бьется за перспективного игрока. – Спасибо вам за все, но простите. До свидания. Нам сейчас не до соболезнований, правда.

– Ну, как хотите, – слегка обиделся тренер, я снова повторила:

– Простите, – и вышла из машины.

Красивую, обшитую деревом по железу дверь мне открыл высокий симпатичный брюнет лет тридцати пяти.

Внимательно разглядывая меня яркими голубыми глазами, он перегораживал вход и ждал, когда я хоть что-нибудь скажу.

За его спиной отсвечивала любопытная мальчишеская мордашка; Антона я пока не видела.

– Простите, – пробормотала, совершенно неожиданно растерявшись. – Я могу увидеть Антона Сиротина?

Представляться и играть перед мужчинами я всегда умела. С полу-взгляда, с полуслова понимала, чего от меня ждут – закаленной спортсменки, рубахи-парня или глупышки Барби, – тут же выбирала модель поведения, правильный тон и становилась удобной. Как опытный водолаз, отмеряла глубину общения и резво булькала пузырями слов. Жонглировала и притягивала, отталкивала или увлекала.

Папа Кирилла Макарова – а кто еще это мог быть? – поставил меня в тупик. Не дернул даже бровью от появления «неземной красоты», не делал авансов (а я привыкла к ним, как водолаз к глубоководному костюму), смотрел пристально и совершенно безразлично.

От не обнаруженной необходимости притворяться я растерялась. Взгляд папы Кирилла мгновенно взвесил всю меня до грамма, но не нацепил ценника и ярлыка.

Бывает же такое?

Я смешалась и молча вошла в прихожую, когда хозяин наконец посторонился.

– Саша? – словно не доверяя своим глазам, спросил Антон, появившийся откуда-то из недр огромной квартиры.

Я стояла в центре большой светлой прихожей, увешанной картинами и фотографиями, и по-прежнему не знала, что говорить.

– Саша! – прокричал Антон и, подбежав ко мне, обхватил руками за талию, уткнувшись носом в грудь. – Саша, – забормотал, – я так боялся, так переживал…

– Ты молодец, Антон, ты молодец, – шептала я и поглаживала мальчика по спине, отворачивая от хозяина квартиры лицо, готовое залиться слезами.

Казалось, еще чуть-чуть, и мальчик и его «двоюродная сестра» привольно разрыдаются от переизбытка чувств.

И сцена эта была бы признана оправданной. Если не для слегка опешившего Кирилла, так для его папы однозначно. Два родственника вполне могли поплакать. У них несчастье, горе, они баюкают друг друга.

Но мы сдержались. Стоически втянули слезы.

Я неловко похлопала Антона по спине и обратилась к высокому – невероятно привлекательному и атлетичному! – папе: