Оксана Обухова - Дело толстых

— А отпечатки?

— А ты обойму, Вова, не трогай. Там Борины пальчики обязательно найдут. И спросят, почему вы, уважаемый господин Гольдман, о потере оружия вовремя не заявили? Как думаешь, поверят нашему Боре?

— А он нас не заподозрит? — продолжал осторожничать Гудвин.

— Я тебя умоляю, Вова! Ты в «невинном приключении» замаран больше его! Паровозом пойдешь!

— А если он сознается? — перетрусил Вова.

— Нет, — твердо произнесла Домино. — Боря предпочтет мокрую статью на себя взять, групповуха ему ни к чему.

Гудвин встал, подошел к темному окну и сквозь прозрачный тюль долго смотрел на освещенную полоску шоссе, на мчащиеся автомобили. Новый план Домино ему нравился. Но также Вова знал, как работают криминалисты, знал о тестах на пороховые частицы, о консервации запахов, о том, что по единственному волоску с места преступления можно установить преступника.

— Вова, убийства бомжей тщательно не расследуются, — словно подслушав его мысли, проговорила Домино. — Тем более когда нас спросят, — а нас спросят, — мы непрозрачно намекнем, что Боря отъявленный трус и вполне мог шмальнуть в бомжа, вывалившегося на него из кустов в темноте. Шмальнул с перепугу, ствол бросил — и бежать. Такое ведь бывает, а, Вова?

— Огнестрелы, Марта, всегда на особом учете, — продолжал упорствовать Гудвин.

— Вова, а ты сможешь пристрелить бомжа с дистанции в сто метров? Не приближаясь, не оставляя своих следов? Ствол потом в кусты неподалеку сбросишь…

Гудвин стрелял хорошо. Как каждый стопроцентный мужик, он любил оружие, хорошие машины и ненавязчивых женщин.

— Не в цвет, Домино, — не поворачиваясь, произнес Вова. — Мусора на Борю только посмотрят, сразу поймут — эта фря не выстрелит.

— Ты не прав, — спокойно возразила Домино. — Если бы Боря действительно был чист и возмущался искренне, ни один мент его бы не заподозрил. Но представь реакцию Бори, когда его среди ночи берут, вяжут и на вилы сажают. Он ни на один вопрос ответить не сможет. Тем более объяснить, где он пистолет оставил. Будет молчать как рыба, и адвокат не поможет.

На этих словах Гудовин развернулся к Марте и длинно, с лагерными оборотами выругался. Смысл тирады на русский язык можно перевести так: умная женщина Марта Игоревна придумала хороший план, в результате коего Гольдман Борис Аркадьевич почувствует себя очень плохо.

— То-то же, Вова, — улыбнулась Марта. — Милиционеры не любят, когда подозреваемые отказываются отвечать на элементарные вопросы и требуют адвоката.

— А если Боря со страху на коллективку расколется?

— Вова, Боря трус, а не дурак. Поймет, убийство бомжа на него вряд ли повесят, а вот от групповухи с настоящей потерпевшей ему уже не отвертеться.

Гудвин вернулся на диван, взял стакан с коньяком и залпом выпил.

— Лады, Домино. Но мы-то ему тогда зачем? Бориску адвокат вытащит.

— Ну, во-первых, с адвокатом мы торопиться не будем. Во-вторых, ты в хату маляву отправишь, попросишь принять фраера по-людски. — Гудвину казалось, что Марта уже диктует ему текст записки в СИЗО. Старый Князь многому успел научить приемную дочь. — А я, Вова, опять спущусь к Боре добрым, всепрощающим ангелом — дам алиби, поддержку и обещание хранить тайну. Когда Борю после первого допроса с отказами и истерикой в камере закроют, у него одна надежда останется — мы, Вова. — Домино взяла из вазочки орешек в шоколаде и разгрызла его белыми зубками. — А уж мы с тобой, Вова, такую кутерьму разведем — рады стараться! Поймет Бориска, что без верных людей жизнь — рабская неволя.

В кармане Гудвина запиликал сотовый телефон. Вова достал мобильник, выслушал короткое сообщение и доложил Марте:

— Девчонка дома. Мы ее на улице караулили, думали, хавера пустая. А она, оказывается, никуда не выходила, в темноте сидела. Только что свет зажгла. Ехать, Домино?

Марта в задумчивости разгрызла еще два орешка и произнесла:

— Подожди, Вова. Она сейчас, ночью, никому дверь не откроет. Завтра пошлешь к ней верного человека, пускай договорится. Ствол надо выкупать.

— А если Боря завтра в ментуру пойдет, заяву на пропавший ствол писать?

— Не пойдет, — ухмыльнулась Домино. — Он завтра хворый будет. На радостях так насосется, валежником лежать будет.

На следующий день Борис Аркадьевич появился в офисе только после обеда. Бледный и слегка опухший, он прошел мимо кабинета Марты к себе и сразу попросил секретаршу сделать крепкого чая.

Прежде чем бежать к заварочному чайнику, секретарша склонилась над селектором, нажала кнопку и прошептала: