Даниэль Виктор: Седьмой выстрел

После беспорядочного, почти сорвавшегося отплытия, посреди воя буксирных гудков и четырёх пароходных сирен, мы с Холмсом могли лишь стоять и смотреть на этот грациозно возвышавшийся над поверхностью воды колоссальный океанский лайнер — настоящий плавучий город, по длине превосходивший нью-йоркский небоскрёб Зингера. Чувствуя себя настоящими карликами, мы безмолвно наблюдали, как четыре горделивых пароходных трубы исчезли вдали.

Теперь, десять лет спустя, мне уже не верится, что тогда, в безумии подступающей беды, я сожалел об отсутствии писателя, подобного Дэвиду Грэму Филлипсу, который сумел бы описать надвигавшуюся катастрофу, как он описал столкновение «Виктории» и «Капмердауна». Но поскольку два корабля на наших глазах счастливо разминулись, я лишь предположил, что остаток путешествия Бьюкенена пройдёт без происшествий и потому его подробности останутся неизвестны. Неизвестны! Мы с Холмсом не умели предсказывать будущее, мы просто молча стояли на переполненной пристани и наблюдали за тем, как пароход «Титаник» уходит в своё первое и последнее плавание, о котором теперь знает весь мир.

— «Дорогая миссис Фреверт, — читал мне Холмс своё письмо, когда две недели спустя я снова навестил его в Суссексе. — Тайна гибели Вашего брата канула на дно морское вместе с его убийцей, утонувшим на «Титанике». Мы с доктором Уотсоном установили, что, как Вы и предполагали, заговор с целью убить Вашего брата действительно имел место и во главе его стоял сенатор Миллард Пэнкхерст Бьюкенен. Он признался в этом, когда я настиг его в Лондоне после нашего возвращения в Англию. Я убеждён, что против него вполне можно было бы возбудить дело, основанное на косвенных доказательствах, однако у меня есть серьёзные основания сомневаться, что мы бы это дело выиграли. Со смертью Алтамонта, секретаря Бьюкенена, видимо, не осталось никого, кто мог бы свидетельствовать о вероломстве сенатора. И раз уж Бьюкенен утонул, нет никакого смысла добиваться его осуждения. В конце концов, правосудие свершилось. Убийца Вашего брата предстал перед судом, справедливее которого Вам не сыскать ни в Америке, ни в Англии, и если Бог существует, убийца будет признан виновным по всем пунктам. Вы оказались достойны памяти своего брата, и Ваша страна должна радоваться тому, что в её пределах есть столь мужественные души, как Ваша. Но во имя здравого смысла позвольте просить Вас по возможности не демонстрировать своё торжество, ибо полицейским властям не слишком понравится, если их нерадивость (намеренную или нет) выставят напоказ. Бьюкенен обрёл могилу в океане. Справедливость и морская стихия одержали над ним верх.

О гонораре не беспокойтесь. Разоблачить столь гнусное преступление против свободы — лучшая награда для меня. Искренне Ваш Шерлок Холмс».

— Ну, Уотсон, что думаете? — спросил Холмс, взглянув на меня поверх листа бумаги, который держал в руках.

— Но вы же не собираетесь его отправлять? — ответил я. — Миссис Фреверт, невзирая на ваши предостережения, запросто может отнести его в полицию в качестве доказательства и потребовать правосудия. Ей даже ничего не стоит опубликовать его в какой-нибудь сомнительной газетёнке. Мистер Херст с радостью ухватится за подобную историю. Вы станете посмешищем, ибо не сможете подтвердить свои заключения.

— Вы верный друг, Уотсон, — широко улыбаясь, сказал Холмс. — Всегда стараетесь защитить меня. Но успокойтесь. Я написал письмо, а затем, так же как и вы, решил: в нём слишком много того, что нельзя доказать, поскольку Алтамонт погиб, а Бьюкенена считают погибшим. Вместо этого я телеграфировал миссис Фреверт. Прочтите это.

Холмс наклонился над столом и передал мне копию отправленной телеграммы:

Миссис Фреверт. Будьте уверены, правосудие свершилось. Дело закрыто. Холмс.

— Это намного лучше, — согласился я. — К тому же, ваше письмо всё равно не объясняло многое из того, что мы узнали.

— Ах, мой добрый друг, — заметил Холмс, лакомясь бисквитом, приготовленным миссис Хадсон. — В душе вы всё ещё сыщик. И что же такое, по вашему мнению, я упустил из виду?

— Ну, думаю, связующее звено между Бьюкененом и многочисленными членами Сената США, о котором он сам говорил.

— Предположим, я бы отправил письмо, Уотсон. Какую пользу принесла бы попытка призвать к ответу других сенаторов?