Марио Пьюзо - Арена мрака

Пропеллеры гнали потоки воздуха, заглушавшего их слова. Старик подошел к самолету, провел ладонью по его серому телу и, словно голодный зверь, крадучись стал обходить самолет сзади.

Эдди Кэссин шутливо спросил у Вольфа:

– Он что, хочет улизнуть зайцем?

Вольф засмеялся и ответил:

– Да он не смог тайком пробраться на «Куин Элизабет»!

Урсула не поняла юмора. Она пристально наблюдала, как багаж вносят в самолет, потом взяла Вольфа за руку.

Вольф еще раз протянул руку Моске и Эдди и сказал:

– Ну ладно, бывайте, ребята. Здорово мне с вами было, ей-богу. Когда приедете в Штаты, найдите меня. Эдди, у тебя же есть мой адрес.

– Само собой, – холодно сказал Эдди.

Вольф посмотрел Моске прямо в глаза и сказал:

– Удачи, Уолтер. Жаль, что то наше дельце не выгорело, но теперь я думаю, ты был прав.

Моска улыбнулся и сказал:

– Удачи, Вольф.

Вольф задумался и после недолгого молчания добавил:

– Последний совет. Не тяни с отъездом отсюда, Уолтер. Возвращайся в Штаты как можно скорее. Вот и все, что я хочу тебе пожелать.

Моска снова улыбнулся:

– Спасибо, Вольф, я постараюсь.

Из– за фюзеляжа показался отец Урсулы. Он подошел к Вольфу с распростертыми объятиями.

– Вольфганг! Вольфганг! – с чувством вскричал он. – Ты же не забудешь обо мне, Вольфганг?

Не оставишь меня тут? – Старик едва не плакал.

Вольф похлопал толстяка по плечу, и тот обнял его. – Ты мне теперь как сын, – произнес старик плаксиво. – Мне тебя будет очень не хватать.

Моска видел, что Вольфу это все действует на нервы: он, видимо, только и мечтал поскорее оказаться в самолете.

Отец обнял Урсулу. Он уже рыдал в голос:

– Урсула, доченька моя! Доченька моя! Ты единственное, что у меня осталось в жизни, ты же не забудешь папу, ты же не оставишь его одного умирать в этой ужасной стране? Нет, моя маленькая Урсула не сделает этого!

Дочка поцеловала его и ласково промурлыкала:

– Папа, не расстраивайся так. Как только я выправлю бумаги, ты приедешь к нам. Пожалуйста, не расстраивайся.

У Вольфа на лице застыла натужная улыбка.

Он тронул Урсулу за плечо и сказал ей по-немецки:

– Ну, пора.

Толстый старик испустил вопль:

– Урсула! Урсула!

Но девушка теперь уже и сама потеряла терпение: ее рассердило столь неподходящее проявление горя по поводу свалившегося на нее счастья.

Она вырвалась из цепких рук старика-отца и бросилась по трапу в самолет.

Вольф взял старика за руку.

– Вы расстроили ее. Но я вам обещаю: вы уедете отсюда и проведете остаток своих дней в Америке с дочерью и внуком. Вот моя рука.

Старик склонил голову.

– Ты добр, Вольфганг, ты очень добр.

Вольф смущенно помахал Моске и Эдди и торопливо взбежал по трапу.

В иллюминаторе появилось лицо Урсулы, которая сквозь грязное стекло махала отцу. Он снова заплакал и стал махать ей большим белым платком. Взревели двигатели. Бригада наземного обслуживания откатила трап в сторону. Большое серебристое тело самолета дернулось и медленно двинулось по бетонному полю. Самолет медленно повернул, чуть качнув крыльями, побежал прочь и вдруг, словно нехотя преодолевая сопротивление какой-то невидимой злой силы, оторвался от земли и взлетел в мрачное осеннее небо.

Моска смотрел на самолет, пока тот не скрылся в выси.

Эдди Кэссин процедил:

– Задание выполнено, еще один счастливчик покидает Европу. – В его голосе слышалась горечь.

Все трое молча смотрели в небо, и по мере того, как солнце выплывало из осенних туч и заваливалось за горизонт, их три тени постепенно сливались в одну гигантскую тень. Моска взглянул на старика, который никогда не выберется из Германии и не увидит родную дочь. Его широкое мясистое лицо было обращено к пустому небу, словно он искал там какой-то знак надежды или обещания. Потом его маленькие глазки-щелочки остановились на Моске, и он произнес с ненавистью и отчаянием:

– Ах, друзья мои, вот и все!

Моска опустил кусок полотна в таз с кипятком и, хорошо отжав, положил горячую ткань на лицо Гелле. Она лежала на диване, плача от боли. Щека у нее сильно опухла, лицо перекосило на одну сторону, уродливо исказив линию губ, левый глаз заплыл. В кресле у дивана сидела фрау Заундерс с ребенком на руках, наклонив бутылочку с соской, чтобы младенцу было легко сосать.

Меняя компрессы, Моска успокаивал Геллу:

– Будем ставить компрессы пару дней, а там все пройдет. Только лежи, не шевелись.

К вечеру опухоль чуть опала. Ребенок начал плакать, Гелла села и потянулась к нему. Она сняла с лица компресс и сказала Моске: