Казалось, только теперь он заметил Вермеера.
— Хьюго Вермеер… Не могу сказать, что очень рад вас видеть.
— Привет, комиссар. Много воды утекло.
— Не очень. Я бы предпочел узнать, что вас обнаружили на дне Сены в бетонных сапогах. Ваша живучесть не перестает меня поражать. Я-то думал, что таким мерзавцам, как вы, не протянуть в этом жестоком мире и недели.
— Не понимаю, комиссар, почему вы так меня ненавидите?
— Может быть, потому что вы прилично подпортили мне конец карьеры? Или потому, что я сейчас разговариваю с грязным жуликом, промышляющим продажей украденных произведений искусства? А может, чисто из удовольствия, потому что мне нравится ваша физиономия претенциозного денди. Причин хватает… Не знаю, какую и выбрать.
— Я изменился, и вам это прекрасно известно. Остепенился.
— Такие типы, как вы, никогда не меняются. В лучшем случае делают вид, что изменились, — до того дня, пока опять не начинают принимать окружающих за тупиц.
— Что мне в вас нравится, так это ваше глубокое проникновение в человеческую душу.
— Да плевать вы на меня хотели, Вермеер. Чего звонили? Нужна справка о хорошем поведении?
Не дожидаясь приглашения, Вермеер тяжело опустился в кресло, стоявшее напротив полицейского, и подал Валентине знак занять соседнее.
— Валентина, представляю тебе комиссара Лопеза, который долгое время являлся начальником уголовного розыска, пока не стал жертвой реорганизации этого славного ведомства. Это ведь так у вас называют отстранение от должности, если не ошибаюсь?
На лице Лопеза не дрогнул ни единый мускул.
Вермеер продолжал объяснения:
— Вы ведь помните Валентину Сави, комиссар, не так ли? Ваши люди долго ее обо мне расспрашивали.
— Не заставляйте меня тратить время на ваши глупости. Переходите к делу или проваливайте.
— На днях Валентину привлек к работе «Фонд Штерна». У нее есть вопросы на этот счет, и я решил, что вы могли бы предоставить ей кое-какие сведения.
— Что заставляет вас так думать?
— Вы бы даже не пошевелили своей ленивой задницей, если бы не подыхали со скуки. Не успел я упомянуть имя Штерна по телефону, как вы уже встрепенулись на другом конце линии. Стоило мне немного взбодрить вас, комиссар, как вы оказались готовы к действию, даже согласились обсудить все с таким негодяем, как я.
Лопез смерил его скептическим взглядом.
— Закончили?
— Я ведь прав, комиссар, признайтесь. Вы и так исковеркали мне всю жизнь. Доставьте же теперь хоть небольшое удовольствие.
Полицейский пригубил коктейль и недовольно поморщился.
— Представляете, — призвал он в свидетели Валентину, — эта мерзость стоила мне почти пятнадцать евро. Просто возмутительно… Иначе и не скажешь.
Пару секунд он пытался поднять при помощи меланжера кусочек ананаса, который плавал на поверхности коктейля, но в конце концов захватил его пальцами и послал в рот.
— Я с интересом следил за вашими распрями с предыдущим нанимателем, — сказал он, прожевывая кусочек ананаса. — Честно говоря, я почему-то всегда был склонен считать, что тесное общение с кретинами неизменно влечет за собой побочные неприятности.
— Мое увольнение не имеет ничего общего с нашей с Хьюго дружбой, — возразила Валентина.
— Все в этом мире взаимосвязано, мадемуазель Сави. Конечно, вас выперли из Лувра не из-за вашей близости с Вермеером, но, возможно, данный факт побудил кое-кого оказать вам минимум поддержки, когда вы попали в то дерьмо, и даже вовсе отказаться от знакомства с вами. Вы ведь были звездой в своей профессии, если не ошибаюсь? Как получилось, что никто — абсолютно никто — не пожелал вас удержать, когда это произошло? Не стоит полагать, что, если вы не видите связи между этими двумя событиями, то этой связи не существует.
Валентина ничего не ответила, но лицо ее приобрело мертвенно-бледный оттенок.
Лопез, похоже, пожалел, что был столь суров, и вновь обратился к Валентине, но на сей раз в более мягком тоне.
— Что вы хотите узнать о Штерне?
Валентина взглянула на Вермеера, и тот легким кивком подтолкнул ее к ответу.
— Этот Фонд… Не могу понять, как он функционирует, чем в действительности занимается?
Комиссар провел рукой по напомаженным, зачесанным назад волосам. Хотя подобная прическа уже лет тридцать как вышла из моды, сооружение на его голове гармонировало с помятым костюмом-тройкой и очками в толстой черепаховой оправе. В баре «Лютеции» Лопез выглядел чужеродным элементом. Еще меньше он походил на безжалостного шпика. Он напоминал скорее эстрадного певца пятидесятых годов, невесть каким образом оказавшегося в будущем. Валентина даже предположила, что ему пришлось предъявлять полицейское удостоверение, дабы преодолеть препятствие в виде метрдотеля.
Читать дальше