Рафаэль Кардетти - Парадокс Вазалиса

Валентина вздрогнула от изумления при виде стеллажей, заполненных книгами. Тома были классифицированы в соответствии с их размером: в нижней части стены находились ин-фолио, тогда как верхние полки занимали ин-кварто и ин-октаво [7] Книги форматом в пол-листа, в четвертую и в восьмую долю листа соответственно. .

— Мсье Штерн предоставил в ваше распоряжение личную библиотеку, — пояснила Нора. — Работать будете здесь.

— Прекрасно.

Движимая любопытством, Валентина прошла в глубь комнаты, тогда как ее провожатая осталась стоять в сторонке. Она пробежала указательным пальцем по строгим дубовым панелям, пробежала глазами пояснительные таблички на корешках переплета. Остановив палец на некоем труде, переплетенном в старую велень, цвета слоновой кости, она бросила вопрошающий взгляд на Нору. Та пожала плечами.

Расценив жест как знак согласия, Валентина сняла книгу с полки и осторожно открыла.

Титульный лист украшал фронтиспис, представлявший пальмовое дерево в обрамлении знамени, на котором был написан девиз: «Curvata resurgo» [8] «Склонившись, я восстану вновь» ( лат. ). .

Заинтересовавшись, Валентина вслух прочла текст, размещенный под гравюрой:

— «Сид». Трагикомедия. Отпечатано в Париже, в малом Дворцовом зале, Огюстеном Курбе, Печатником и Библиотекарем Его Высочества брата Короля. M.DC.XXXVII. Одобрено цензурой.

Без малейшей запинки Нора дополнила описание:

— Первое издание, сто двадцать страниц, превосходное состояние. По мнению библиографов, сохранились лишь два экземпляра этого издания, — второй находится в коллекции Гийо де Вильнева, но он в современном переплете, велень же данной книги, напротив, старинный. В том же году вышли еще два издания «Сида», на сей раз — в ста тридцати шести страницах, но наша, по всей видимости, увидела свет раньше. К тому же данный текст несколько отличается от конечной версии.

Валентина заметила, как мимолетный огонек пробежал по ее лицу, которое, впрочем, тут же вновь превратилось в бесстрастную маску. Значит, Нора все же живой человек, возможно, даже наделенный чувствами. Нужно лишь заговорить с ней о старых книгах, чтобы дать ей возможность выразить эмоции. Было нечто успокаивающее, но в то же время крайне тревожное в этом открытии.

Открытии, которое, похоже, смутило как одну женщину, так и другую. В комнате повисла гнетущая тишина, пока Валентина возвращала книгу на место.

— Не знала, что мсье Штерн торгует также и редкими книгами, — проговорила она, дабы разрядить атмосферу.

— Элиас за всю свою жизнь не продал ни единой книги. Он собирает их для собственного пользования.

Валентина отметила переход от «мсье Штерна» к «Элиасу», но не стала заострять внимания на столь удивительном знаке фамильярности. Ей нигде не доводилось читать, что Штерн являлся библиофилом, ни даже того, что он способен обычное издание от раритетного. В официальной биографии торговца определенно имелись лакуны.

Нора заметила ее растерянность и сочла себя обязанной оправдать скрытность своего работодателя:

— Искусство — его профессия, в то время как книги — его страсть. Это не одно и то же. Он не считает нужным говорить об этом.

— Понимаю…

В действительности Валентина не совсем понимала, как человек, обладающий таким количеством предметов искусства, мог предпочесть им воспроизведенные механически книги. Большинство трудов, собранных в библиотеке, являлись печатными произведениями — конечно, инкунабулами и первыми изданиями, вероятно, бесценными, — но они не производили на Валентину впечатления вещей, единственных в своем роде.

Она направилась к двери.

— Знаете, гости Элиаса часто его не понимают. Вы ведь тоже ощущаете некоторую неловкость, не так ли?

Захваченная врасплох вопросом Норы, Валентина остановилась на пороге.

— У меня пока не сложилось определенного о нем мнения, вот и все.

— Большинство людей не знают, как к нему относиться. Некоторые даже считают его сумасшедшим или маразматиком, а иногда — и тем и другим. Могу вас уверить, что они глубоко ошибаются.

Валентина ощутила, как щеки ее заливает румянец. Она наклонила голову, чтобы скрыть смущение, и заговорщически прыснула со смеху, но смешок этот вышел слишком принужденным, чтобы показаться убедительным.

Нора не поддалась на этот отвлекающий маневр. Тем не менее она тоже улыбнулась или, скорее, изобразила подобие легкой улыбки. В ее личных правилах общения это, по всей видимости, означало зарождение прочной дружбы.