Лев Корнешов - Последний полет «Ангела»

Фрау Раабе смотрела на сборы с понимающей улыбкой: молодые быстрее приспосабливаются к новым обстоятельствам. А может, она видела себя семнадцатилетней?

— Раненым положено носить передачи — соки и фрукты, — вспоминая свою молодость, произнесла фрау Раабе. — Но у нас ничего этого нет.

— Надеюсь, капитан мне простит, что я не смогла приобрести для него апельсины из Африки, — грустно откликнулась Ирма.

Фрау Раабе, как ей думалось, иронично и тонко пошутила:

— Впрочем, победители всегда предпочитали другие призы.

Она окинула быстрым взглядом дочь. Что же, вполне… Девочке не откажешь в понимании обстановки: одета скромно, с достоинством, похожа на взрослеющую школьницу, собирающуюся в гости к строгим родственникам. Кажется, за дочь можно не волноваться.

— Мама! — Ирма поняла намек и отвернулась, чтобы фрау Раабе не заметила ее смущение.

Она уже несколько дней убеждала себя в том, что это очень невежливо — не проведать раненого капитана после всего, что им довелось пережить вместе. Соков действительно во всем Берлине нет. Но у них в садике — прекрасные розы, а господин капитан в мирное время был учителем, он рассказывал о себе, интеллигентный человек, цветы ему будут приятны.

Ирма с мамой и Вилли были в подвале, когда началось наступление русских. Поднялась артиллерийская стрельба, казалось, еще немного — и вся земля рухнет в бездну. И каждый снаряд летел в их дом, это просто чудо, что они уцелели. Правда, мама весьма здраво рассудила:

— Русские, наверное, знают, что в нашем доме находится раненый капитан и стараются в него не попасть.

Вилли иронически хмыкнул, а Ирма была убеждена, что так и есть, не будут же они стрелять по своему офицеру, особенно учитывая, сколько у него наград.

На удивление, мама спокойно отнеслась к налету, даже вдруг ударилась в воспоминания:

— Это напоминает первую мировую войну, когда я служила сестрой милосердия. Правда, тогда было полегче.

Снаряды били землю, как показалось Ирме, очень долго. И Вилли сказал:

— После такой артподготовки они могут в атаку идти во весь рост.

Он выругался.

— Ты чего?

— Извини, Ирма. Нас еще в сорок втором убеждали, что русские выдохлись, их живая сила, техника и промышленность полностью уничтожены.

— Невозможно поверить, — русские в Берлине! Что-то с нами будет? — Фрау Раабе с печалью уставилась в пространство, взгляд у нее был отрешенный, словно всматривалась в недалекое прошлое, может быть, даже в тот день, когда отец благословил ее на брак с молодым нацистом, сказав при этом: «Завтра хозяевами жизни будут они…» Старый генерал вскоре умер, почти ничего не оставив дочери, кроме возможности при случае сказать: «Мой отец — генерал Лемперт…» Со временем она стала произносить более «современное»: «Мой муж, фон Раабе, вы знаете, конечно, — из СС»… Собеседники, узнав, кто ее муж, делали многозначительные лица — как же, любимец рейхсфюрера. Отец быстрое движение зятя от звания к званию про себя комментировал весьма выразительно: шулера, случается, крупно выигрывают, но кончают одинаково.

Мрачной темной птицей сидела фрау Раабе в кресле, которое Вилли приволок для нее в подвал. Сердце болело при мысли, что ее дом, семейное гнездо сгорит, рухнет, превратится в пепел. Еще она думала о том, что вот и наступил конец света. Берлин будет уничтожен, а красные перебьют всех его жителей, — так предрекал доктор Геббельс, выступая недавно по радио. Еще там, наверху, она хотела спросить раненого капитана, которого приволокли Ирма и колченогий Вилли, арестуют ли ее русские за то, что она жена полковника СС, но не решилась.

Артиллерийский налет закончился внезапно, словно кто-то властно, одним взмахом руки, резко, на самой высокой ноте, оборвал этот грохот.

— Сейчас пойдут в атаку, — пробормотал Вилли. Он все слушал и слушал грозную музыку боя, пытаясь определить, что же там происходит, на земле, от которой были они отделены метровым настилом подвала. Шли последние часы фашистского Берлина, это он понимал, и если такой ураган обрушился на дальний пригород, что же творится там, в центре, у рейхстага и рейхсканцелярии? Что будет с городом, что будет со страной, когда окончательно рухнут последние фашистские бастионы?

Вспомнился. Донец, блиндаж, он, раненый и неподвижный… Вошел лейтенант, приказал солдатам: «Отставить! Мы пленных не убиваем». Найдется ли кто-то, достаточно могущественный, чтобы приказать не убивать Германию?