Лев Корнешов - Последний полет «Ангела»

Егор разыскал свою сестричку Ганну только тогда, когда уже вышел из партизанских лесов, закончил краткосрочное училище и снова стал воевать. Тогда и пришло от него первое письмо.

Ганна Ивановна отыскала среди семейных документов старенькие, пожелтевшие листочки, бережно разгладила их.

— Вот послушай, что писал мне Егор. «Ганночка, дорогая моя сестричка, советую тебе по-житейски, как старший брат: выходи скорее замуж и рожай сыновей, как положено женщине, чтоб не прервался наш род. Я ведь на фронте, а здесь можно в атаку подняться, три шага сделать и навеки обнять сырую землицу.

И прошу тебя: если не вернусь, накажи сыновьям своим, чтобы нашли хоть на краю света тех палачей, чтоб ничего они не забыли и не простили. Сколько бы лет ни прошло…

Целую тебя, сестра моя дорогая, и заклинаю — береги себя. А до Берлина я все равно дойду.

С фронтовым приветом, твой брат Егор».

У них в доме, сколько себя помнил Алексей, всегда на стене висела большая фотография Егора Ивановича. Снимался он перед самой войной, после окончания педагогического института: мягко и улыбчиво смотрел с фотографии на мир паренек в косоворотке, на «парадном» пиджачке — значки, которых теперь уже никто не носит. Мама как-то пошутила: «Раньше парни гордились осоавиахимовскими значками, а сейчас адидасовскими нашлепками». Алексей знал, что это она так сказала не в осуждение нынешних молодых, а чтобы подчеркнуть, как время бежит — меняется.

Но ведь это, выходит, ему дядя завещал: найти хоть на краю света тех палачей. Он подивился мудрости мамы, которая, вроде бы ни на чем не настаивая, приохотила его к изучению немецкого языка. Но мысль о том, что надо искать тех, из прошлого, долго казалась ему странной. Надо ли гоняться за призраками?

— Ты все еще думаешь о мести, мама? — тихо спросил Алексей. Он с волнением ждал ответ, это было то самое главное, что могла сказать ему мама и что определит его дальнейшую жизнь.

— Не о мести — о справедливости думаю я, мой сын.

Столько лет прошло, размышлял Алексей, все на земле изменилось, выросли новые города, образовались новые страны. А эта рано состарившаяся женщина, его мать, ничего не забыла, все случившееся с нею очень давно помнит острой и тревожной памятью. И если люди старшего поколения не в силах избавиться от боли и печали прошлого, то, может, это следует сделать молодым, тем, кто поднялся к жизни в новые времена, не в грозу, а под солнцем?

Ганна Ивановна догадалась, о чем думает ее сын. Разве и она не размышляла часто о том же? Забыть — слово, венчающее утихшую боль, растаявшее горе. Как убедить сына, что есть в нашей жизни вещи, которые не подлежат забвению, что прошлое связано не только с настоящим, но и с будущим?

— То, о чем я расскажу, случилось очень давно. Я была совсем еще маленькой. Шла коллективизация, и Адабаши дружно вступили в колхоз. Кулачье — хуторяне свирепствовали в округе, стреляли по ночам, запугивали. Был у нас хороший сад, редкие сорта яблонь, только Адабаши и умели выращивать такие. Сад мы передали колхозу. Так вот однажды ночью злые люди вырубили сад под корень. Ты бы видел, какой плач стоял! Сам наш прадед пришел осмотреть порубку. Он и посоветовал: «Не трогайте ничего, не корчуйте, у срубленных яблонь есть молодые побеги, сад еще поднимется. Но второго такого палачества он не перенесет».

Алексей понял, что хотела этой притчей сказать ему мама. Вырубили род Адабашей один раз, но побеги остались, может, поднимется род, снова распрямит свои ветви. Ну а если опять ударят по нему топором?

Еще он знал, сожженные Адабаши после войны вновь отстроились, поднялись к жизни. И новые жители села пригласили маму на открытие памятника погибшим. На митинге председательствующий представил ее:

— Бывшая партизанская связная Ганна Ивановна Адабаш-Черкас. Можно сказать, единственная оставшаяся в живых представительница славного рода Адабашей.

— Нет, люди, — сказала Ганна Ивановна. — Не единственная я теперь… Растет у меня сын Алексей. Жизнь, дорогие мои земляки, убить нельзя.

По-доброму, очень хорошо приняли ее тогда в Адабашах. Но поклониться своим родным, поплакать на их могиле она не смогла. С исчезновением карты командира отряда затерялся след. Ведь каратели все окрестные села тогда пожгли, побили всех людей подряд. Неясные слухи были в то время, что Адабашей расстреливали в противотанковом рву каком-то. Их несколько выкопали в начале войны, предполагалось, что наши войска остановятся здесь, закрепятся. Но по-другому все случилось, бои были хотя и жестокие, но недолгие. В эти места наши возвратились только через два года. За это время сровнялась могила Адабашей с землей, поросла травой. А в первую послевоенную весну вообще все рвы и траншеи, все окопы и воронки от бомб заровняли, посеяли там пшеницу, посадили лесополосы…