Лев Корнешов - Последний полет «Ангела»

Завтра… Все надеялись, что это произойдет завтра. Берлин будет полностью окружен, огненное кольцо перережет последние нити, связывающие его с остальными немецкими городами, с недобитыми гитлеровскими дивизиями, рвавшимися ему на подмогу, с армией генерала Венка.

В ночь на 14 апреля 1945 года капитан Адабаш и сержант Орлик получили боевой приказ произвести разведку в берлинском пригороде, нанести на карту опорные точки сопротивления врага, выяснить численность защищавших этот пригород фашистских частей. Задача обычная — разведчики всегда идут впереди штурмовых рот, прокладывают им дорогу.

Не первый раз уходили Адабаш и Орлик в разведку, прошли, протопали с боями тысячи километров, однако в этот свой рейд собирались с особым чувством: они были убеждены, что он — последний в тыл врага, что вскоре «тыла» у фашистов вообще не будет. Неторопливо сдали документы, проверили оружие, уточнили маршрут, хотя сделать это было непросто: огромный город лежал в развалинах. Но небольшой пригород, о который «споткнулся» полк Адабаша, относительно уцелел — здесь не было важных военных объектов, его почти не бомбили.

Очень не хотелось Адабашу уходить от своих в ночь, в неизвестность. Война кончалась, и было глупо умереть тогда, когда смерть, которую она так щедро сеяла, уже на излете.

Сержант Орлик тоже находил десятки каких-то совершенно ненужных дел, лишь бы хоть ненадолго отодвинуть те минуты, когда надо будет выбраться из руин здания, занятого их батальоном, перебежать пробиваемую свинцом улицу и упасть под каменную ограду, окружившую сквер. Потом надо будет перебежками, от дерева к дереву, пересечь его и, если удастся, углубиться в оборону немцев.

— Кончай суетиться, сержант, — наконец пересилил себя Адабаш. Он обратился к комбату, который пришел их проводить и понимающе наблюдал за неспешными сборами разведчиков:

— Если ты не возражаешь, мы пойдем в форме.

— А чего? — усмехнулся майор. — Шагайте, больше страху на фрицев нагоните, если столкнетесь.

Адабаша обрадовали его слова: сейчас, к самому концу войны, он, как и многие, предпочитал везде и всюду появляться в своей вытертой, просоленной, выбеленной гимнастерке, со всеми наградами, которыми отмечены были многие бесконечные месяцы непрерывных боев.

Ушли они около полуночи. Вначале все складывалось удачно. По лабиринтам развалин, через сквер выбрались в «свой» пригород. Среди хаоса разрушений он, почти уцелевший, выглядел островком из иного мира. Аккуратные коттеджи вытянулись в линию, словно солдатский строй на плацу. Возле каждого — ухоженные палисадники с вьющимися розами, подстриженными газонами, скамеечками и низенькими оградами.

Коттеджи были двухэтажными, в темноте они казались совершенно одинаковыми, как близнецы. Окна на первых этажах наглухо закрыты, словно это могло спасти от тяжелых снарядов.

При неверном бледном свете ракет Адабаш и Орлик видели срезанные взрывами деревья, а на иных уцелевших — повешенных солдат и каких-то в штатском. «Так будет со всеми трусами и паникерами» — болталась, видно, заранее приготовленная фанерная табличка на груди у одного из повешенных. В городе в эти последние перед его падением дни свирепствовали гестапо и эсэсовцы — всех, кто вызывал хоть малейшее подозрение, вешали без суда, на первом попавшемся столбе или дереве.

Приказ такой у них был — вешать, ибо расстрелянных берлинцы могли принять за погибших в налетах и бомбежках, а надо было устрашать, заставить выбирать между неясным страхом перед наступающими русскими и немедленной смертью за «паникерство и трусость».

Повешенных было много, и ветер тихо раскачивал тела. «Во, сволота, что творят», — пробормотал Орлик. Они долго изучали оборону фашистов, перебираясь из одних руин в другие, из одного квартала в соседний. Адабаш наносил на карту все, что удалось заметить, увидеть, засечь по вспышкам огня. Они уже собрались выбираться из этих замерших под отсветами дальнего боя улиц, с призраками-повешенными на деревьях и столбах, когда напоролись на патруль. После резкого окрика «Хальт!» Адабаш вскинул автомат.

Он залег в одном из палисадников, под стеной низенькой постройки, очевидно, для садового инструмента и прочей хозяйственной мелочи. Орлик расчетливо стрелял, укрывшись за углом коттеджа.

— Уходим! — крикнул сержанту Адабаш. Он поднялся, побежал по дорожке в глубь дворика, не сомневаясь, что сержант услышал и понял его.