Андрей Анисимов - Добрый убийца

Сценическое действо двигалось к финалу.

Пока все шло без накладок. Зритель в зале сидел напряженно, и каждое слово артиста до него доходило. Тулевич знал этот нерв, протянутый со сцены в зал.

— Я, я заказал убийство тележурналиста!

Этот подонок копал под мои деньги, но он мертв, а я богат! — сладострастно докладывал Маргарите очередной гость «Бала Сатаны».

— Мы в восхищении! — отвечала Нателла репликой своей героини.

Марк Захарович взглянул на сцену и невольно залюбовался Проскуриной. Трудно было поверить, что девица, жеманно вздыхающая в мелодраме Щербатова, и сегодняшняя Нателла — одно и то же существо.

«И Кастровский молодец, — с благодарностью подумал Тулевич о своем художнике. — Для того чтобы выпустить на сцену голую девчонку, создав при этом полную иллюзию театрального костюма, нужен талант». Малюсенький Кастровский свои спектакли никогда не смотрел. Он появлялся за полчаса до начала первого акта и, покачиваясь, направлялся в уборную к Проскуриной. Там художник без единого слова раскрывал свой чемоданчик с красками и ждал, пока актриса разденется. Затем так же молча, продолжая с трудом удерживать равновесие, расписывал ее тело и уходил. Марк Захарович знал, что все время, пока театральный художник не имеет новой работы, он пьян. Но стоило тому приступить к эскизам другой постановки, мастер завязывал с выпивкой и до премьеры в рот спиртного не брал.

— Пил Кастровский в Доме актера. Пил тихо, в одиночестве. Коллеги давно знали особенности характера маленького сценографа и за столик к нему не подсаживались.

«Надо подумать о репертуаре для Проскуриной. Хороша баба», — неожиданно решил Тулевич. Мысль о том, что он хочет с Нателлой делать очередной спектакль, зрела у режиссера подспудно, а сформировалась только сейчас.

— Мы в восхищении! — прозвучала финальная реплика героини, и зритель, как и на прошлых спектаклях, затих. Казалось, что пауза между последней фразой, брошенной со сцены, и громом оваций в зале длится бесконечно. Сегодня эта пауза особенно затянулась.

Марк Захарович уже заволновался. «Неужели провал?! Ведь спектакль шел превосходно и реакцию зрителя он чувствовал шкурой».

Наконец в мертвой тишине партера кто-то.: резко и громко крикнул: «Браво!»

Тулевич вздрогнул. Этот резкий голос он прекрасно знал. Так мог крикнуть только учитель.

И зал прорвало. Казалось, что от шквала оваций обрушатся стены и потолок. В артистов полетели цветы. Зрители вскочили с мест и стали рваться к рампе. Тут уже режиссер испугался по другой причине. «Не случилось бы давки. Хватит убитого грузина». Но беды не произошло.

Зрители остановились и стоя аплодировали.

Нателла, безжизненно опустив руки, застыла. На поклоны у нее не осталось сил. Грустные глаза, нарисованные на грудках актрисы, удивленно смотрели в зал, стройные ноги, на которых Кастровский изобразил извивающихся змей, с трудом удерживали ее. Воланд Поляков набросил на героиню халат и поддержал ее за талию.

— Режиссера! — услышал Тулевич и опять узнал знакомый резкий голос учителя.

Он поднялся с кресла, вышел из своей ложи и, обойдя по, фойе партер, поднялся на сцену.

Артисты, завидев его, схватили, подняли и под восторженный рев зрителей принялись подбрасывать вверх. Минут двадцать длилась вакханалия. Народ начал расходиться лишь после того, как в зале и на сцене стали выключать свет. Учитель пришел за кулисы и, обняв Тулевича, выкрикнул реплику Проскуриной:

— Мы в восхищении! Теперь веди меня в уборную к своей примадонне. Я должен выразить ей восхищение лично.

Обнаженная Нателла терпеливо ждала, пока костюмерша Зина смоет с нее «театральный костюм».

— Нателлочка, роднуша. Знакомься, Григорий Андреевич Барсов, собственной персоной, — представил Тулевич учителя.

Зина не успела смыть роспись с тела Нателлы до конца. Один глаз с ее груди исчез, а второй остался и жалобно взирал на мэтра.

Часть змеи на бедре продолжала высовывать свой ядовитый раздвоенный язычок, а на животе черной кляксой извивался хвост от недомытого черного кота.

Высокого красивого старика Проскурина узнала. Шесть лет назад, когда она начинала обучаться сценическим премудростям, Барсов вел в театральном институте параллельный курс. Начинающие студенты ходили смотреть на знаменитого режиссера. И, представ сейчас перед корифеем в таком виде, Проскурина ужасно смутилась.

— Не красней, детка. Поздравляю. Ты актриса! — ободрил ее Барсов. Потом, оглядев Нателлу с головы до пят, повернулся к Тулевичу: