Владимир Монастырев - Свидетель защиты

— А в них много общего?

— Вы имеете в виду Игоря и Олега?

— Да.

— Нет, они очень разные. Даже внешне. Игорь похож на отца, лицо красивое, но холодное, временами надменное. Олега вы видели?

Андрей Аверьянович кивнул.

— Этого красавцем не назовешь, но симпатию к нему испытываешь сразу. И характеры у них разные: Олег открытый, восторженный. Игорь замкнутый, недоступный, у него и товарищей было немного: он обязательно должен был подавлять и командовать.

— И Олегом?

— Как вам сказать… Не могу привести примеров, но думаю, Олег позволял ему командовать. Он любил Игоря, и я сама слышала, как не без горечи говорил, что многие, в том числе и учителя, не понимают Игоря.

— Игорь тоже увлекался литературой?

— Нет, он сильней был в точных науках. Они во всем были разные, в склонностях и увлечениях тоже.

— Скажите, Ольга Степановна, а не могло случиться, что впечатлительный, начитанный и, наверное, склонный к самоанализу молодой человек, я имею в виду Олега Седых, подобно Федору Раскольникову испытал острую потребность в самоутверждении? Тот убил старуху, этот ограбил.

— Что вы, что вы! — Бекетова даже ладошками закрылась от Андрея Аверьяновича. — Совсем это не похоже на Олега, он очень ясный, открытый, без этих самых темных извивов души. Вот уж кто не годится в герои Достоевскому, так это Олег Седых.

— У Достоевского, знаете ли, разные герои. Очень разные. Одно их только, пожалуй, роднит — одержимость, очень русская черта… Кстати, работы Олега, которые он читал в кружке, не сохранились?

— Сохранились.

— И вы их мне дадите?

— Конечно.

Бекетова по-прежнему решительно и быстро вышла из класса и скоро вернулась с двумя тетрадями — одна обычная, другая потолще, сшитая из нескольких ученических. Андрей Аверьянович взял тетради, поблагодарил Бекетову и распрощался.

На улице шел дождь. Слышно было, как он барабанил по жестяному козырьку за окном. Андрей Аверьянович отложил книгу на диванную тумбочку. Он с удовольствием прочел еще одну главу у Чарльза Сноу. Глава называлась «В жилище отшельника». Речь шла о некоем Поле Яго, который, удалясь от дел в колледже, доживал свой век на покое. «Именно те, кто проявляют живейший интерес к людям, — сказал этот самый Яго Люису Элиоту, — и становятся в конце концов отшельниками».

Мысль эта звучала парадоксально. И, как всякий парадокс, настораживала. Андрей Аверьянович любил побыть наедине с самим собой, одиночество его не тяготило, но вместе с тем он с годами не утратил живейшего интереса к людям. Правда, он еще не удалился от дел. Но он и не собирался настолько от них удаляться, чтобы жить затворником. Он жил в иной атмосфере, нежели герои Чарльза Сноу, и не жалел об этом, хотя в атмосферу романа погружался с удовольствием, как если бы ехал в гости к людям, которые его очень занимали. Побыть с ними интересно, а жить в их обществе постоянно — нет, это не его стихия.

В другое время Андрей Аверьянович почитал бы еще — спать не хотелось, он чувствовал себя отдохнувшим. Но сегодня его тянуло к тетрадям, принесенным из школы. Дело Олега Седых, за которое он взялся нехотя, занимало его все больше. Теперь он был убежден, что оно вовсе не простое, и Вера Сергеевна Седых, предположившая, что, может быть, спасать Олега надо от него самого, не так уж далека от истины.

Андрей Аверьянович раскрыл тетрадь потоньше. В ней был доклад, посвященный творчеству Ярослава Смелякова. У автора доклада был недурной слог, он связно и логично выражал свои мысли. Уже это, наверное, выделяло его среди других учеников не только на уроках литературы, но и в кружке.

Автора доклада привлекали простота и ясность стихов Смелякова. Он приводил немало цитат, по которым можно было судить, что он чувствует поэтическое слово, у него есть вкус. Он уверенно и откровенно опирался на суждения критиков, ученически следуя их схемам и построениям. Но где-то во второй половине доклада стали прорезываться и собственные суждения Олега Седых, его любимые мысли. Они тоже подкреплялись цитатами и суждениями критиков, но брались те суждения уже из источников, прямого отношения к стихам Смелякова не имеющих. Юный докладчик еще не решался собственные мысли выражать своими словами.

Любимые мысли у Олега были добрые и демократичные. Он выражал их с помощью таких стихов Смелякова, как «Винтик», где поэт отвергает распространенное в свое время представление о человеке как о «малом винтике в огромном механизме страны. «…Известен или неизвестен, — переписал в тетрадь Олег, — ты все равно незаменим, живущий вне хулы и лести страны Советской гражданин». Дальше он обращается к стихотворению того же настроя «Простой человек». Совсем не прост наш, именуемый в газетах простым, советский человек. Не прост и «За все, что миру нужно, товарищ верный тот отнюдь не простодушно ответственность несет».