Владимир Монастырев - Свидетель защиты

— И не странно ли, узнав о том, что за ним пришли (а он, конечно, должен был понимать, что пришли за ним), Олег поспешил домой.

— Это можно понять: Олег знал, что я дома, и тревожился, наверное. Он был очень чутким и внимательным сыном.

Губы у Веры Сергеевны дрогнули, но она сдержалась и не заплакала. Андрей Аверьянович опустил глаза, занявшись своим кофе: ему не хотелось, чтобы собеседница догадалась о его мыслях. А подумал он о том, что матери, сами того не сознавая, могут быть ужасны в своем эгоизме. И Вера Сергеевна не лучше других. Но она все-таки была лучше, потому что нашла в себе силы вспомнить.

— И этот чуткий и ласковый мальчик, — сказала Вера Сергеевна с болью, — ограбил старую женщину, ударил ее по голове. Чудовищно! Или мы, матери, так слепы? Но я что угодно могу вообразить, только не эту картину.

Андрей Аверьянович мелкими глотками пил кофе и помалкивал. Он бы тоже мог сказать добрые слова об Олеге, но сидевшая напротив женщина ждала от него не добрых слов, а доказательств, хотя бы того, что сын ее не по своей воле совершил преступление. А доказательств он пока не имел. Было много недоуменных вопросов, которые могли серьезно поколебать обвинение. Но он рассчитывал добиться большего, хотя говорить об этом вслух полагал преждевременным.

Вера Сергеевна справилась с волнением и тоже принялась за кофе.

— Мы сегодня собирались к вам с мужем, — сказала она, — но муж задержался на работе, и я отправилась одна. Сейчас поеду домой, — Вера Сергеевна вздохнула, — скажу, что ничего нового и утешительного. А как хотелось бы его чем-то обрадовать, он так переживает. Вида не показывает, носит в себе, но ведь от этого еще трудней.

— Он сейчас дома, ваш муж? — спросил Андрей Аверьянович.

— Если еще и не дома, то вот-вот придет, — ответила Вера Сергеевна.

— Мне бы хотелось познакомиться с ним. Вы не сочтете за назойливость, если…

— Что вы! Я не считала возможным затруднять вас. Едемте, пожалуйста.

Они вышли из кафе, сели в троллейбус и отправились в район новой застройки, где жила семья Седых.

— С учителями Олега вы знакомы? — спросил Андрей Аверьянович.

— С Ольгой Степановной Бекетовой мы одно время вместе работали. И, разумеется, я бывала в школе, там учились оба наших сына. Олег не доставлял огорчений. С Игорем было сложней. Учился он неплохо, но с учителями не ладил. Он не хулиганил, нет, но был резок, порой груб. Особенно много претензий имела к нему Зинаида Харитоновна. Учительница она не из сильных, ребята частенько знали предмет лучше ее и не стеснялись показать это на уроке. Особенно Игорь. Хороший учитель легко справляется с такими умниками. Зинаида Харитоновна не умела. Значит, конфликты, жалобы, приглашения родителей в школу. Я не оправдываю Игоря, есть в нем заносчивость, желание уязвить. Тут не только безжалостность молодости, но и характер. Олег мягче, деликатней и терпимей.

Вера Сергеевна умолкла, Андрей Аверьянович не тревожил ее вопросами. Сошли они на улице, обстроенной пятиэтажными домами, настолько одинаковыми, что отличить один от другого было невозможно. «Легко заблудиться, — подумал Андрей Аверьянович, — и своего дома не найдешь».

Они вошли в подъезд одного из домов, поднялись на третий этаж, и Вера Сергеевна открыла дверь.

Из комнаты послышался мужской голос:

— Ты, Вера?

— Да. И не одна.

В коридор, на ходу надевая пиджак, вышел рослый, с вьющейся седеющей шевелюрой, мужчина.

— Знакомьтесь, — сказала Вера Сергеевна, — Михаил Михайлович, мой муж.

Андрей Аверьянович назвал себя. Мужчины пожали друг другу руки. Седых не то чтобы очень крепко сжал протянутую ему ладонь, но сильно и резко потянул ее книзу.

Сняв плащ, Андрей Аверьянович вслед за хозяином прошел в комнату. Не без любопытства огляделся. Комната была обставлена современной полированной мебелью, на стенах висели недорогие эстампы — два пейзажа — и репродукция с картины Нисского «Над снегами».

— Это кто же у вас любит Нисского? — спросил Андрей Аверьянович.

— Олег, — ответил Седых, — он подбирал репродукции.

Андрей Аверьянович повнимательней вгляделся в эстампы. На одном — садовая скамья в аллее, усыпанная опавшими листьями. На другом — «Ивы» Остроумовой-Лебедевой, «И к живописи вкус у него есть», — подумал Андрей Аверьянович.

Между тем Вера Сергеевна поставила на стол сыр, яблоки, а Седых принес оплетенную бутыль и фужеры.

— Это вы напрасно, — сказал Андрей Аверьянович, — выходит, что я напросился на угощение.