Алексей Биргер: Смерть воды и огня (Богомол - 2)

Мои уже спали. Я устроился на кухне и принялся "подвергать цензуре" все пленки. Во-первых, я поставил аудиопленку в двухкассетник и на чистую кассету переписал лишь отдельные куски: любовные разговоры, а потом все стоны и крики страсти. Те полчаса, что американец возился с компьютером, я купировал. Убрал я и все упоминания о районах Москвы и конкретных адресах чтобы нельзя было вычислить, в какой фирме работает эта Лариса или где она приблизительно живет. Потом я вставил в видеокамеру чистую видеокассету и включил запись, не сняв крышечку с объектива. Ну, забыл человек, в волнении, открыть объектив, что тут поделаешь? Благополучно изготовив испорченную пленку, я убрал её и "отредактированную" аудиокассету в отдельную коробку, которую как следует запечатал "скотчем". Подлинные видео и аудиоматериалы я спрятал в свой личный ящик секретера в гостиной. Завтра или послезавтра я найду для них более подходящее место, а пока ничего с ними не будет.

Доказательств любовной связи Ларисы и мистера Джонсона Богомол - если это она - получит в избытке. А больше - ничего! Мы честно преподнесем ей улики в пределах поставленной нам задачи, с иронической ухмылкой подумал я.

На том я, вполне довольный собой, отправился спать, предварительно поставив будильник на семь утра. Дел завтра предстояло немало!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Она не стала возвращаться домой. Заехав в ночной клуб, ресторан которого работал до четырех утра, она заказала легкий ужин: зеленый салат и запеченное филе форели, взяла к этому бутылку легкого итальянского вина... А потом, поколебавшись немного, все-таки не выдержала и заказала два куска шоколадно-фруктового торта. Как всегда в напряженные моменты, её очень тянуло на сладкое - сладкое и успокаивает, и после него легче думается - а её фигуре ничто не грозит. В этом плане, её организм устроен замечательно. Она вспомнила, с легкой улыбкой, как, совсем ещё девочкой, она на первый гонорар купила себе несколько упаковок пирожных - "эклеры", "наполеоны", "трубочки", все, что в магазине нашлось - и сожрала в один присест, отыгрываясь за все детские годы, когда вдоволь поесть сладкого было её недоступной мечтой, несмотря на то, что росла она не в бедности, и её мать делала все, чтобы девочке никогда не доводилось задумываться, как горько быть "безотцовщиной".

Ей и в голову не приходило, что от такого излишества ей может стать дурно. И, видимо, природа задумала её на удивление крепкой, если после восемнадцати (!) пирожных у неё даже слабой дурноты не возникло. Правда, в какой-то момент она заволновалась, не отзовется ли это пиршество лишним весом в теле, и не начнет ли её фигура расползаться так, что потом и месяцем усердных тренировок её не выправишь... На следующее утро она стояла, раздевшись донага, перед большим зеркалом, и тщательно вглядывалась. Ей вообще нравилось рассматривать себя: она знала, что она красива, очень красива, и её радовало, что её тело является таким совершенным инструментом. Да, таким совершенным, что перестаешь воспринимать его как кусок уязвимой плоти, видишь в нем идеальное орудие убийства, и наслаждаешься этим. А в тот раз она наслаждалась особенно потому что нигде, ни на животе, ни на бедрах, ни на плечах, ни на груди нельзя было разглядеть хоть самую малюсенькую новую складочку, хоть самый слабый намек на лишнюю капельку жира. Все пирожные превратились в чистую энергию, стали для неё тем ракетным топливом, на котором она могла с новыми силами нестись к цели.

Да, природа и в этом плане сработала безукоризненно, выпуская её в мир. Если она и изменилась с тех пор, то совсем немного: девичья хрупкость уступила место округлым формам, присущим достигшей своего расцвета женственности. Полнее стали плечи и грудь, бедра и лодыжки - крепче, но от этого вовсе не появлялось ощущения, будто её фигура потяжелела: она оставалась такой же легкой, ладной и точеной, и наработанная ей сила не тянула её к земле, будто борца-тяжеловеса, а, наоборот, будто помогала преодолевать силу земного притяжения. Когда она шла своей упругой - и, порой, чуть стремительной для женщины - походкой, то, казалось, она вот-вот вспорхнет.

Она заметила, что официант, несмотря на всю свою вышколенность, метнул на неё заинтересованный взгляд: ну и красотка, которая не боится перебирать сладкого... И мысленно отругала себя за свою слабость. Нет, на удивление официанта ей было наплевать. Но о её пристрастии к сладкому знали слишком многие. Достаточно официанту обмолвиться про странную блондинку-сластену, которую он вчера обслуживал - и мало ли куда дойдет слух. Шанс, конечно, минимальный - но настолько сейчас все было напряжено, и настолько все висело на волоске, что любая мелочь могла сыграть свою роль. Так что не стоило бы привлекать к себе лишнее внимание, даже в этом. Правда, в Москве ей оставалось находиться меньше суток - если все сложится нормально - но в таких делах и сутки бывают слишком большим сроком...