Алексей Биргер - Смерть воды и огня (Богомол - 2)

- Так вы все-таки встретились? - спросил Игорь.

- Да. Я к этому подойду... И потом, связь его страхов со смертью Дурманова вполне вероятна, а для милиции, ищущей хоть какие-то зацепки в этом деле, будет просто очевидна - не требующей доказательств, так сказать - и они, грубо и напористо, возьмут Черемшина в оборот, устроив ему такие допросы и проверки, что старика может инфаркт хватить. Зачем старику лишние стрессы? Да и мы в этом случае будем чувствовать себя предателями... Но самое главное - милиция не сумеет предоставить нам охрану на время нашей поездки в Италию, а, судя по всему, такая охрана будет нам очень нужна!.. перехватив чуть иронический взгляд Игоря, Студнев быстро добавил. - Вы, конечно, недоумеваете сейчас, зачем нам, способным окружить себя магической защитой, нужна охрана? Неужели, мол, мы настолько не верим в свои силы и сами считаем наши занятия чуть ли не шарлатанством? Нет, не считаем! И, поверьте, одно другому не противоречит!

- Охотно верю, - чуть поспешно заверил Игорь. - Что ж, раз вы к нам обратились, давайте поговорим о делах сугубо земных и практических. И первый вопрос, чтобы потом не было недоразумений: вы приблизительно представляете, сколько стоят услуги частного детективного агентства?

- Приблизительно представляем, - сказал Студнев. - Может быть, слишком приблизительно, но деньги мы найдем. И потом, ведь сама возможность прокатиться в Италию без всяких усилий и затрат с вашей стороны тоже чего-то стоит, да?

- Возможно, - кивнул Игорь. - А теперь давайте поговорим о двух неудачных покушениях - или о том, что вы считаете двумя неудачными покушениями. Как это было? И почему вы считаете, что это не случайность, не совпадение обстоятельств?

- Нам трудно считать это случайностью, - проговорил Студнев. - Дело было так...

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Выдалась редкая в ноябре ясная ночь, морозец прочистил воздух, и звезды густо сверкали даже в московском небе, в котором звезд обычно не видно, или видны лишь самые яркие, из-за вечно поднимающейся к небесам городской копоти и отсветов неисчислимых огней, сливающихся в одно сплошное зарево, затмевающее свет далеких звезд. Но в эти часы небо действительно выглядело так, что вспоминалось сравнение, к которому часто прибегали старинные поэты: густо-синий бархат, прибитый золотыми гвоздиками... Из мансарды с застекленной крышей, располагавшейся над десятым этажом могучего "сталинского" дома неподалеку от Красных Ворот - обиталища известного в "авангардных" московских кругах художника - это небо смотрелось особенно чудесно. И присутствовавшие, как они ни были увлечены разворачивавшимся перед ними зрелищем, нет-нет да и поглядывали на это великолепное небо через двойные стекла над головой.

А зрелище, ради которого собрались человек пятнадцать, если не все двадцать, действительно заслуживало внимания. Акличаг, известнейший - почти легендарный - шаман, в очередной раз оказавшийся в Москве проездом между Лондоном и Вероной, согласился дать сообществу "городских шаманов" наглядный урок, просветив их насчет нескольких тонкостей в искусстве владения шаманским бубном - так сказать, проводил то ли семинар, то ли практикум по пользованию шаманским бубном.

Студнев, успевший хорошо изучить своего подопечного, не мог не заметить, что Акличаг чем-то встревожен и обретение нужного настроя дается ему с трудом. Некоторое время Студнев кружил по мастерской, разглядывая работы хозяина, сделанные из самого разнообразного материала и отбиваясь от попыток художника вовлечь его в соавторы. Дело в том, что в последнее время художником владела новая идея: он затеял создавать "синтетические произведения", которые должны были "многомерно охватывать человека и вовлекать в свой мир". На практике это означало, что он ставил свои картины - свои "структуры", как он их называл - на подставки с моторчиками, которые эти картины неспешно вращали, и включал при этом восточную музыку. Художник переживал, что приходится пользоваться "готовыми музыкальными образцами", и просил Студнева, знатока мотивов Забайкалья, Памира и Тибета, написать для него что-нибудь оригинальное, полностью совпадающее с "духом изобразительного ряда". Но у Студнева был один пунктик: он, закончивший консерваторию, ко всему, связанному с музыкой, подходил очень щепетильно, и терпеть не мог дилетантских экспериментов. Это не значило, что он не принимал авангарда и музыкального хулиганства, что они, по меньшей мере, не веселили его - но любое хулиганство, по его глубокому убеждению, должно было основываться на фундаменте твердого навыка и профессионализма. То, на что пытался уговорить его художник, было по меньшей мере непрофессиональным - и Студнев всячески увертывался от заманчивого предложения.