Фридрих Незнанский - Инкубатор для шпионов

— А у нас чем-то подобным никто не занимается?

— Вот уж не знаю. Хотя мало ли что там в секретных подвальчиках ФСБ творится, — хихикнул Вася.

— Да… Это будет, пожалуй, даже посильней популярной некогда теории о том, что изображение преступника запечатлевается в глазах его жертвы.

— А что, была такая? — оживился Вася.

— Трудно сказать наверное. Вам это легче выяснить — вы ближе к науке. Скорее, тут кинематографом попахивает.

— Все равно очень интересно, надо обязательно узнать про это, спасибо, что рассказали.

— На здоровье, — буркнул Турецкий.

Поразительно вот что, думал Турецкий, выходя из

ЦСЭ, как в голове у Стасова соседствуют откровенно выдающиеся идеи и полный мусор? Впрочем, об этом еще Ломброзо писал — о соседстве гениального и безумного. А он все-таки был родоначальником антропологического направления в криминологии и уголовном праве. Но ведь Ломброзо имел в виду прежде всего именно преступников. А преступник ли Стасов? Кто он вообще?

Результат экспертизы по «пальчикам» Стасова, оставленным им в машине Турецкого, оказался нулевым. Они не проходили ни по одной картотеке. От фотографии его тоже толку не было. Такого человека словно бы и не существовало.

Солнце жарило уже немилосердно, несмотря на то что было всего лишь без четверти девять утра. Все-таки кондиционер — серьезное достояние цивилизации, думал Турецкий, подъезжая к Генеральной прокуратуре.

Он выключил двигатель и заметил, что на тротуаре стоит девочка или девушка небольшого роста. На ней была синяя юбка и такой же пиджак с какой-то эмблемой на лацкане. Турецкий вылез из машины, и она сделала шаг навстречу.

— Помогите мне, пожалуйста, — тихо сказала она, и щеки ее вспыхнули. — Я так долго вас ждала…

У нее были безупречные черты лица, персиковая кожа и пронзительные зеленые глаза. В остальном — вполне сформировавшаяся маленькая женщина. Турецкому стало не по себе от таких мыслей. Но-но, Гумберт, сказал он себе. Твой номер пятнадцатый. Лови преступников и оставь девочек в покое. Впрочем, наверно, она сейчас попросит червонец на метро или два, что в таком случае будет означать — на пиво.

Однако не тут-то было.

— Вы должны найти мою маму, — продолжила она ровным голосом. И вдруг закашлялась.

Если бы не этот кашель (наверно, с мороженым перестаралась, подумал Турецкий, в жару это чревато), он бы слушать ее не стал.

— Я? — машинально переспросил Турецкий. — Почему я?

Она кивнула так, будто именно его тут и ждала.

— Я сама не смогу. А папа не хочет мне помогать. На вас вся надежда.

— На меня? — снова уточнил Турецкий, рассчитывая все-таки на отрицательный ответ.

— Да.

Мало мне моей собственной дочери, про себя вздохнул Турецкий. Мало нам взрослых психов. Что это они вдруг все разом сюда поперли? Звезды так сошлись? Какая-нибудь специальная фаза луны?

— А что случилось с твоей мамой? — осторожно спросил он, продвигаясь ко входу.

— Она исчезла. Ее кто-то похитил.

— Может… инопланетяне?

— Я не знаю, — вполне серьезно ответила она, и тут Турецкий понял, что все-таки она еще совсем девчонка. Напридумала бог знает чего. — Я не видела. Это давно было.

— Вот оно что. Тогда дело серьезное. Давно?

— Тринадцать лет назад.

Это клиника, понял Турецкий. Либо она на самом деле хочет чего-то другого — тех же денег, например.

— Вообще-то инопланетянами занимаются специальные люди. Они называются уфологи.

— Я знаю, — совершенно серьезно ответила она. — Я к ним обращалась. Они меня даже тестировали на своей аппаратуре. Только у них ничего не получилось. Аппаратура зашкалила и сломалась.

— Серьезно? — Турецкий не верил ни единому слову.

— Ага.

Он уже стоял на ступенях. Девчонка вдруг подпрыгнула и схватила его за руку. Заглянула в глаза:

— Вы же мне поможете, правда?

Голос у нее стал странный. Почему-то Турецкому показалось, что ответа от него она совсем не ждет. Ну и дела… Он покачал головой, осторожно убрал свою руку и вошел в Генпрокуратуру.

Турецкий сидел у Меркулова в кабинете. Это было самое спокойное место во всей Генпрокуратуре, если, конечно, к телефону не подходить. Ну так на то тут сейчас имелся хозяин.

В ожидании утреннего совещания смотрели телевизор. По телевизору показывали президента братской славянской державы, мирно беседующего с журналистами. Повод был. Президент был президентом уже лет десять, но страстно хотел быть президентом еще, а по Конституции не выходило. И он задумал референдум, в ходе которого страна должна была ответить, настолько ли сильно она его любит, чтобы изменить Конституцию.