Фридрих Незнанский - Тузы и шестерки

Пожилая женщина-библиотекарь сидела в углу с перекошенным ртом, готовыми выпрыгнуть наружу глазами, бледная, как чистенькие белые шторы на окнах. Она громко икала, а руками пыталась удержать рвущееся наружу сердце. Его стук в неестественной тишине отчетливо долетел до ушей Фили.

В проходе между столами лежал на животе тот самый парнишка, которого Филя пропустил вперед. Он обхватил руками голову и громко дышал. Спина часто поднималась и опускалась, словно его раздували, как кузнечные мехи. Он жалобно попискивал, но вставать не пытался. Над ним, как Крез на троне, восседал на казенном стуле ухмыляющийся Бритоголовый. С бесспорным видом превосходства он вытирал ботинок о плечо распростертого у его ног человека. Даже снизошел до того, что заговорил с ним.

— Говори, сопляк, у кого обычно дурь покупаешь? За здоровье не волнуйся, будешь ерепениться, щас к тебе неотложка подвалит.

Странно, подумал Филя, в чем тут дело? Они что, хотят конкурентов устранить? Впрочем, сейчас надо было действовать, время для анализа еще будет. Филя негромко кашлянул, обращая на себя внимание.

— Тебе чего надо? — обернулся Бритоголовый.

Филя развел руками и недоумевающе уставился на немую сцену.

— Да уж не шары погонять… Почитать бы чего задушевного. Многие про войну любят, а я вот про любовь предпочитаю.

— Закрыто. Санитарный час.

— А с ним что? Может, помощь нужна? — Филя не спешил уходить.

Библиотекарша ожила и быстро закивала. Бритоголовый зыркнул на нее, и женщина тут же замотала отрицательно.

— Сами справимся. — Бритоголовый начал выходить из себя. — Это у него нервное. Пройдет… А ты топай.

И Филя затопал. Только в противоположном направлении.

— Да ладно уж, чего там! Раз уж зашел — помогу. А то не по-христиански как-то…

В глазах библиотекарши вспыхнула радость. Но тут же потухла: все-таки макушкой Филя едва ли доставал Бритоголовому до плеча. Тот покинул стул и двинулся навстречу Филе. А Филя сделал еще несколько шагов и остановился, оставляя вокруг себя свободное пространство, а противника зажимая между столами. Бритоголовый, само собой, не обратил на эту тактическую хитрость никакого внимания.

— Ну чего ты суешь свой нос куда не просят, родной?! — дыхнул парень мятной жвачкой. — Он у тебя и так длинный. Сам вытянул?

— Помогли, — дружелюбно объяснил Филя.

Тут сзади едва слышно скрипнула несмазанная петля. Щелкнул замок закрываемой двери. Физиономию Бритоголового тронула злорадная улыбка. Во взгляде женщины Филя прочел сочувствие и ужас одновременно. Парень на полу затих и не издавал никаких звуков. Филя впился в прозрачные зрачки

Бритоголового и заметил в них причину внезапной смены декораций: ему, видать, за спину заходил еще один тип.

Бритоголовый сделал шаг вперед.

— Ща… вынесем тебя на воздух, сразу все сообразишь…

Это были его последние слова.

Правая Филина рука вылетела вперед, растопыренной пятерней. Внутренней стороной ладонь соединилась с носом Бритоголового и мгновенно вернулась назад. Крутой парень завизжал, схватился за нос и шмякнулся на колени.

Второй, еще ничего не понимая, на мгновение остановился. Но вой товарища тут же привел его в боевое положение. Рассчитывая, что пока не обнаружен, он сделал геройский рывок, но выброшенная назад нога Филиппа остановила его на полпути, подкинула и отбросила назад. Разметавшееся в полете тело впечаталось в дверь и медленно, как кисель, стекло вниз.

Бритоголовый тем временем подглядывал из-за залитых кровью пальцев. Осознание немыслимого поражения, да что там — позора, привело его в ярость и, как былинному витязю, придало сил. Не скупясь и разбрасывая по сторонам и на пол красные шлепки, он полез в карман.

— А вот это лишнее, — снисходительным тоном учителя младших классов произнес Филя и врезал противнику ребром ладони по шее.

Тот крякнул, закатил глаза и осел. Рука так и осталась в кармане сжимать бесполезный уже предмет. Филя увидел пистолет Стечкина и немного удивился. Подобрали сунул себе в карман.

А Бритоголовый закатил глаза. Теплая волна оплела все его уплывающее сознание. Стало покойно и уютно. Он опять был маленьким мальчиком, беззащитным и робким, но взрослые пацаны из соседнего двора больше не обижали. Шурик — так звали его мама и бабушка Марфуша — недосягаемо высоко плавал над изуверами, а они, крохотные и смешные, потрясали в бессильной злобе палками и камнями где-то далеко внизу. На самом дне огромного, спасительного океана. К Шурику подплывали дельфины, играли с ним. Он смеялся и плакал от переполнявшего его счастья. Но вот мелькнул острый плавник. Акула-людоед стремительно понеслась прямо на него. Она росла на глазах, хищная, зубастая пасть уже раскрылась над маленькой, обреченной головой. Шурик хотел, но не мог кричать: горло перехватили спазмы. Но акула, будто внезапно потеряв аппетит, проговорила наставительным тоном: «Пинкертон хренов». Щелкнула шестью рядами зубов и уплыла, презрительно виляя хвостом. Шурику стало вдруг почему-то стыдно. Он чуть не заплакал, теперь уже от непонятной тоски. Подплыл красивый морской конек. Верхом на нем сидела бабушка Марфуша, в белом платочке и длинном цветастом сарафане. Такой она носила в детстве — Шурик видел на старинных семейных фотографиях. Бабушка нежно обняла его и усадила позади себя, дернула морскую лошадку за уздечку. Конек повернул голову с большими на выкате глазами и заржал: «Разбитой форсункой не отделаешься! Понял, мудила?» Шурик продолжал тихонько плакать…