А эти мысли пришли Александру Борисовичу по ходу того, как он прослушивал запись допроса майора Сенькина. Просто изумительный по своей откровенности получился материал, если бы его еще и можно было хоть как-то использовать. Но к сожалению, признательные показания, полученные незаконным образом — с помощью угроз для здоровья и жизни, и уж тем более пыток, — в суде в качестве доказательств приняты не будут.
Правда, майор раскрыл перед ними еще один аспект проведенной здесь зачистки, ее подноготную, — вот, пожалуй, и все. И если этой информацией воспользоваться с умом и точно по адресу, можно попытаться получить и сами доказательства. Так что, наверное, ребята проделали небесполезную работу.
Оказалось, что Галя с Володей Яковлевым и Денис с Филиппом работали в постоянном контакте. Делали, по сути, одно дело. Просто Гале, с ее женской общительностью, обаянием и умением сострадать, было легче разговорить униженных групповым насилием женщин, арестованных во время митинга и пропущенных через кабинеты для допросов в изоляторе временного содержания, а за ними подходила очередь и девушек, которых забрали с дискотеки. А мужчинам, известно, гораздо легче общаться с мужчинами, горящими жаждой мести. И все вместе давало пышный букет информации. И, уже владея ею, адвокат Юрий Петрович Гордеев, который собирался появиться здесь тоже со дня на день, чтобы принять на себя защиту интересов большинства невинно пострадавших от действий властей в суде, мог бы действительно провернуть один из самых громких правозащитных процессов последнего времени. Конечно, впереди еще может быть всякое, однако ведь и судебная власть не кончается на городке Воздвиженске.
Словом, в общем и целом, как говорится, Турецкий был доволен. Фактура набиралась довольно быстро, а как ею распорядиться, это уже дело завтрашнего дня. Но важно было, сказал он, уже прощаясь и благодаря егеря за гостеприимство, продолжать неукоснительно и полностью соблюдать тайну. Никто ничего не должен проведать даже случайно, и кто бы ни спрашивал — не знаем, не слышали, не видели, да и, честно говоря, касаться этого не желаем. Особенно это относилось к Нине, у которой, видел Турецкий, глаза так и пылали нетерпением. И он подчеркнул свой наказ, заявив, что она своей нечаянной болтовней может погубить не только себя, но и всех остальных своих подруг. Кажется, она это поняла.
Шум, однако, поднялся небывалый. Даже подозрительным показалось Александру Борисовичу то, как живо и болезненно отреагировали поначалу на ночное происшествие Затырин и компания. Подполковник поутру собрал у себя в кабинете летучее совещание, орал, что все кругом потеряли бдительность, а затем умчался на правый берег, совсем позабыв, вероятно, что у них с Турецким на десять утра назначена очередная встреча.
А в городе, между прочим, уже передавали эту историю как злой и неприличный анекдот. Мол, совершал свой привычный ночной вояж этот козел Сенькин, все запугивал людей, чтоб не писали против него заявлений, а его мужики поймали, связали, сняли портки да выпороли ремнем — как родители наказывают слишком непослушных детей. Только не смог перетерпеть унижения и боли майор, слабаком оказался — обгадился весь с ног до головы, даже оружие свое табельное «унизил». А происходило это действо прямо возле опорного пункта милиции, на лавочке. Почти под окнами его собственного кабинета. Интересно, чем занимался в тот час дежурный и почему ничего не слышал? А может, тихо радовался, когда пороли участкового? Там же, возле опорного пункта, и нашла майора со спущенными, изгаженными портками рано утром, придя на работу, Люська, сотрудница его. Она ахнула, увидев, в каком состоянии пребывает ее драгоценный начальник, притащила поливочный шланг, подключила к крану и долго обмывала майора, прежде чем решилась подойти ближе и развязать ему руки-ноги и вынуть кляп изо рта. Такой вот срам и стыдоба. Другой бы руки на себя наложил от позора, со службы ушел, из города уехал, а этому, видать, никакой стыд глаза не выест. Он собственноручно отмыл под краном табельное оружие и заявил, что обязательно найдет своих обидчиков и сурово накажет. И принялся звонить в управление — жаловаться на свои физические и моральные страдания. Ему бы заткнуться, лишний раз на люди не показываться, а этот ходил гоголем, будто наградили его, — совсем конченый человек. Плохо, значит, выпороли. И даже в народе поговаривали о необходимости повторной экзекуции. А что, раз уже нашлись в районе смельчаки, отчего ж бы и другим не попробовать?..
Читать дальше